11
Всё как обычно, да принесло на цеховое диспетчерское совещание аж самого директора, Виктора Степановича Никулина по кличке Александровский Матрос. Тельняшку он действительно не снимал. Пока участники трамбовались в кабинете начальника цеха, Виктор Степанович демократично общался с плебсом. Зацепился взглядом за мою бороду. Тогда ведь бород почти никто не носил:
- А что это за значок у Вас на халате?
- Пионерский, – отвечаю, – значок. Сберёг как память.
- А зачем носите?
- Так чтоб халат отличать. Они ж все одинаковые.
- Могли бы и свастику прицепить.
- Не пришло в голову, Виктор Степанович. Как-то не думал до сих пор, что это одно и то же. Спасибо, вразумили.
Повисло напряжённое, гнетущее молчание.
В такой момент не рыпайся. А лучше не дыши.
Спасибо, тёзка Башлачёв, за точную картинку. Ох, как же непросто всю жизнь складываются мои личные отношения с пионерской организацией! “Побледнел Иван Трофимыч и пи*дец почуял жопой”. Как и предыдущая, эта цитата из ещё одного тёзки, А. Лаэртского, точнее всего определила бы состояние – моё и всей присутствовавшей публики – если бы эти тексты уже существовали в то время. Под и без того тяжёлым, а тут ещё и резко посмурневшим взглядом директора всем вдруг захотелось слиться с интерьером. Начальник цеха, заминая неловкость, торопливо открыл совещание. Весёлый хруст моих костей сослуживцы старались не слышать и на вроде бы свеженький, но уже явно смердящий труп смотреть дипломатично избегали.
Назавтра меня вызвали в отдел кадров. Начальница, ярко-фиолетовая еврейка госпожа Черейская, лично объяснила, что в основном производстве мне работать отныне запрещено, зато есть сторублёвая вакансия в цехе ширпотреба. Туда мне сейчас и велено проситься, то есть писать заявление.
Да, соображаю, это Господь долго терпит, прежде чем больно ударить, а директору такое долготерпение ни к чему. Награда не могла обойти героя! Всё же пытаюсь трепыхаться:
- Огласите, пожалуйста, весь список вакансий. Я сам выберу.
- Пожалуйста. Но только не основное производство.
- Согласен, – говорю. – Опытно-конструкторское бюро меня, пожалуй, устроит.
- В ОКБ Вам тоже нельзя.
- Но это вообще не производство. Почему нельзя?
- Так приказал директор.
- Покажите приказ. Меня интересуют основания.
- Нам директор записок не пишет. Мы должны исполнять и устные его указания.
Ничего не остается, кроме как идти ва-банк. Хуже ж не будет.
- Так исполняйте, если сможете. Вам лучше меня известно, что письменные указания нашего правительства предписывают – и мне, и Вам, и даже директору! – три года использовать меня по полученной в вузе специальности. Никаких заявлений я писать не стану. С переводом не соглашусь и буду оспаривать его на всех доступных мне уровнях. Виктор Степанович оказался в смешном положении по его собственной неосмотрительности. Думаю, вряд ли он пожелает со мной видеться. Так передайте ему сами, что это может повториться из-за его упрямства.
Стороны явно исчерпали все свои аргументы, так что беседу следовало бы считать завершённой. Конечно, все мыслимые пределы некорректности я уже превысил, ничего хорошего мне впереди не маячит. И все же, уходя, праздно любопытствую:
- Кстати, в порядке справки. Что мне предписано делать в цехе ширпотреба? Винный штопор? Сумку-тележку?
- Вы направляетесь на участок напыления сувенирных значков.
Оп-поньки… А у Виктора Степановича, оказывается, кроме прочих достоинств и чувство юмора наличествует!
Свободное копирование
