Кровопивственный градЪ - 9

      9

      Всю жизнь мне везло, не был исключением и этот период. Как положено в добротном производственном романе, искания и борения в профессиональной сфере тесно переплелись с прогрессом в личной жизни. Весной и дымным жарким летом 1972 года я уже готовился стать отцом, а Света, соответственно, матерью. Осенью мы вместе посетили моих родителей, да ещё заехали по пути в Воронеж к университетским друзьям-приятелям, у которых моя располневшая и расцветшая в предвкушении материнства спутница имела большой успех. А 11 декабря, как следовало из официальной справки криворожского роддома, “…гражданка Сулима родила живого мальчика”, который задолго до рождения (точнее, сразу же после зачатия), хоть и не знали тогда УЗИ и прочих методов досрочного определения пола, был единогласно наречён Дмитрием. Этим именем был крещён мой отец. Его же носил и до сих пор носит мой самый старый друг Димка Кирьяков.

      Встречая каждого, кто явился поздравить меня с рождением сына, со стаканом в руке, я допустил грубую тактическую ошибку. Публика оказалась неожиданно многочисленной, однако поздравлянты прибывали вразнобой, так что меня едва хватило до встречи последнего гостя. Но не более, увы. Всё остальное, в том числе байка о том, как я орал в коридоре общежития: “Эй вы, девки, Коржов сынов делает! Кому сына надо, становись в очередь!” – известно мне только по рассказам менее пьяных очевидцев. И, подозреваю, они мне не всё рассказали…

      К Новому году я отправился в Кривой Рог, чтобы через несколько дней привезти свежеиспеченную мать и трехнедельного возраста дитя в Александров, в комнатёнку, где кроме Светланы проживали ещё две девушки, отнюдь не осчастливленные таким крикливым и ароматным пополнением.

      Боюсь, при моем хроническом неумении решать житейские дела Митька ещё долго бы жил в своей коляске, потому что кроватку поставить было некуда. Это зажравшиеся европейцы отводят в своих тюрьмах минимум семь квадратных метров на каждое преступное рыло. У нас законопослушным гражданам, вынужденным проживать в рабочем общежитии, этих метров даже теоретически полагалось всего по четыре – и поди ещё найди такое, где норма выполнялась бы. К счастью, хлопотами Вадима Михайловича, Шефа, нам, никаким загсом не зарегистрированной семье, вскоре дали комнату в семейном общежитии. Ну и ладушки! Мы и в дальнейшем обошлись без этой самой регистрации, удовольствовавшись тем, что загс охотно и бесплатно признал меня отцом собственного сына, об чём и выдал соответствующий документ. А для того, чтобы отцовство внешне выглядело убедительнее, пришлось мне, с виду совсем пацану, спешно отпустить бороду.

      Светлана, уже носившая полученную от меня кличку Кузюка, не больно-то умела обращаться с грудничками, так что пришлось прибегнуть к моему богатому опыту. Мальчик, слава Богу, рос здоровеньким и отличался завидным аппетитом. Мама, к счастью, оказалась высокоудойной коровкой. Если же после плотной кормёжки пацан начинал скулить, я, взяв за ноги, забрасывал его себе на плечо и начинал энергично расхаживать по комнате. Через пару минут малец, отрыгнув воздух, успокаивался и засыпал.

      Радовало его упорство. Научившись вставать в кроватке на пухлых, но ещё слабеньких ножонках, он, чтобы не упасть, хватался за перекладину беззубым ртом. Всё равно вскоре падал, позволял себе чуть-чуть попищать и отдохнуть – и вновь устремлялся к вертикальному положению. Как сказал по совершенно другому поводу Р. Браунинг:

      Сверх сил своих стремиться ввысь – на то и небеса!

      Сохранились фотографии, на которых мой старший потомок, едва научившийся сидеть, предстаёт с ложкой в руке – и, разумеется, весь, то есть буквально с ног до золотых, неведомо в кого, кудрей, перемазанный манной кашей. Кормить себя он не позволял, так что маме приходилось варить порцию каши побольше, с учетом предстоящих потерь.

      Света терпела многие наши с ним проделки. Но когда она обнаружила, что шестимесячный сын вместе с папой самозабвенно, захлебываясь смехом от восторга, играет живым навозным червяком – тут у неё, как у всякой нормальной женщины, терпение кончилось. Понадобились ещё многие годы, прежде чем подруга рыбака осознала себя рыбачкой, и решилась, сотрясаясь от омерзения, собственноручно насадить червяка на крючок. Да и сам Димка, несмотря на столь раннее приобщение, вкус к рыбалке почувствовал только в совершеннолетнем возрасте, когда загадочным образом стремительно превратился в брюнета.

      Когда настала пора учиться разговаривать, я счёл своей задачей научить его произносить “Р” и привлёк для этого всякие “рычащие” тексты. Тут очень сгодились его собственное имя Дмитрий Александрович Коржов и “Парус” Владимира Высоцкого. Но наибольший восторг Дмитрий А испытывал от фразы: “Др-ругому пар-рню пр-родали гор-ршок!” Горшок действительно уступили более мелкому соседу по общежитию, потому что Митькина задница на нём уже не помещалась. А вот первое произнесённое им слово – плевать, что вы мне не поверите – было: “Ку-зю-ка”.