4
Вот ведь парадокс: счастливейшая пора университетской вольницы, которой завидовали студенты других, менее либеральных вузов, и которой никому из нас не довелось испытать ни до, ни после. Но и время становления, возмужания, время обретения мировоззрения. То, кем/чем мы стали потом, закладывалось тогда. Все так! Встречаясь же через десять, двадцать, тридцать пять лет после выпуска, взахлеб задаем друг другу вопросы: а помнишь? А помнишь?..
Что же помнится? Да, извините, всякая ерунда. Такое ощущение, что ничего серьезного и значительного с нами в тогдашней жизни не происходило. Моё личное ощущение. Возможно, кому-то из более основательных однокашников оно покажется легкомысленным, а то и обидным. Простите.
Помнятся самой жизнью предложенные скетчи на тему “профессор и студент”. Помнится, как Гришка Грищук поздравлял от имени группы с Восьмым марта любимую нашу преподавательницу Эвелину Домашевскую. Она тогда была начинающим преподавателем, но только в 2006 году, на тридцатипятилетии нашего выпуска, уже давно будучи доктором, профессором и академиком, созналась, что именно с нами утратила педагогическую девственность. В те далекие годы она учила нас премудростям вакуумной техники, так Гришка от имени всех мужчин поклялся: “Обещаем чувствовать себя в вакууме, как рыба в воде!”
Вспоминаются забавы, проказы, курьезы. Вырванные из контекста, они никому, кроме нас, ветеранов-однокашников, непонятны. Ну почему фраза из популярной тогда песни про чертово колесо “А я лечу с тобой снова…” вызывает в определенных кругах неудержимый гогот? Да потому, что склонные к загулам представители этих кругов ночами возвращались в общежитие через крышу и чердак по пожарной лестнице, которая держалась только на нижних кронштейнах, а верхние съела ржавчина. Этот опрокинутый маятник сильно раскачивался; поймать момент, чтобы ухватиться за край крыши, было нелегко – вот и пели “для куражу” подходящую оптимистичную (они тогда все были такими) песню советских композиторов. Первый этаж администрация предусмотрительно заселила семейными аспирантами, так что через окна было не прорваться…
Вспоминаются не экзаменационные сессии, а ежегодный пир во время чумы: традиционный фестиваль студенческой самодеятельности “Университетская весна”, непосредственно им предшествовавший, а с зачетной сессией даже частично совпадавший. Как же хороши были наши девчата в таких невероятно смелых для того времени, откровенно эротических “Половецких плясках”!.. Галка Захарова, отчаянная балетоманша, не только раздобыла сценические костюмы в городском театре оперы и балета, но и сама выступила постановщицей.
Кто-нибудь говорит, напирая на “О”: “И Оба в Очках!” Тут уж хохот всеобщий и неудержимый, потому что Михаил Викторович Федосеев, один из старейших и самых достопримечательных преподавателей факультета, днем читал линейную алгебру первому курсу и теорию вероятностей второму, а по ночам любил, гуляя перед сном, заглядывать в окна. Не зная, что мы об этом знаем, сам же и рассказывал на лекции, забавно окая:
- Совершаю я свою обычную ночную прогулку в парке. Прохожу мимо беседки и вдруг слышу: оттуда доносится какой-то лязг и скрежет. Я человек любопытный, но осторожный, поэтому стал в сторонке, жду. Час жду, второй… Наконец выходят из беседки двое: Он и Она. И оба в очках.
Михаила Викторовича побаивались за строгость и, тем не менее, любили за своеобразие. Мы втроем: я, Виктор Саушкин и Гришка Грищук – даже выпустили однажды к экзамену по его курсу экстренный номер стенной газеты, целиком посвященный личности преподавателя, всяким его бзикам и коникам. В частности, обнародовали подсчёты времени, которое Федосеев затратил на лекциях на детальное обоснование того, что ему “…свирепо не хватает времени”. Он в ответ только поинтересовался, не переходя на личности, справились ли анонимные шутники с экзаменом. А третий курс традиция предписывала начинать с хорового исполнения песни – с тем же обязательным нажимом на “О”:
А по кОридОрчику, нам уже не страшный,
Идет, махая пОртфелем, дОцент ФедОсеев!
Нет, понятно, что на круглые даты бывшие студенты, а ныне седые, кто не облысел, ветераны, собираются не для того, чтобы хвастать чинами-орденами. И не затем, чтобы post factum критически анализировать учебный процесс или предъявлять запоздалые претензии друг другу… Может, кто-то чувствует иначе, а для меня это – кратковременная, но оттого еще более сладкая попытка возвращения в те счастливые времена, когда мы все были гришками, юрками и ларисками, да так навсегда и остались друг для друга без отчеств.
У меня нет стремления прожить долго. Но до встречи по случаю сорокалетия выпуска хотелось бы дотянуть. Потому что тридцатипятилетие уже позади.
Свободное копирование
