Инкубатор - 2

      2

      Так от чего зависело положение новичка в классе? Да от всего! То, в чем я мог отличиться – а отличиться я мог только в учебе – расценивалось скорее как недостаток. Если же соискатель ”пятерок” бывал уличен в зубрежке или, того хуже, в подобострастии – недостаток становился непростительным пороком, и презрение товарищей гарантировалось. Зубрить и подлизываться полагалось только девчонкам.

      Далее – внешний вид. Вопреки ожиданиям, за очки меня, как в поселке, никто не дразнил. Зато сколько насмешек обрушилось на мою бедную голову, когда из воскресной побывки у родителей я вернулся стриженным, как обычно, наголо! Оказалось, что за каждый миллиметр волос между администрацией и учениками идет нешуточная война. Полубокс, ну максимум полька для старшеклассников – это дозволялось, канадка же – ни-ни. А этот пентюх (варианты: лопух, лапоть, обапол) добровольно остригся налысо и хочет после этого, чтоб его уважали?!

      Урок. Но учел я его только через пару лет, когда счастливо совпали три обстоятельства: 1) я был влюблен; 2) дошли до Инкубатора не только музыка, но и фотографии “Beatles”, задававшие облик кумира; 3) я мог позволить себе заплатить за стрижку 50 копеек, а не 10, как раньше, поскольку имел уже личные доходы.

      Рассуждениями о внешнем виде я вас еще долго буду изводить. Первые два года я носил только казенное, а полагалось как-то, следуя моде, выделяться. Хоть чем-то походить на настоящих стиляг. Ну хотя бы штанины форменных брюк заузить до требуемых 13 сантиметров. Но мать, чуждая веяний, наотрез отказывалась портить вещь. Сейчас, когда всего много, наши подростковые страсти мне самому смешны, не только вам. А тогда…

      Перечитывая недавно Иосифа Бродского, в одном раннем (как раз 1962 года) стихотворении натыкаюсь на ироническое упоминание “…брюк твоих вечношироких”. Это он о себе. У Бродского случайных слов не бывает; значит, эта заноза в нем тоже сидела: гению, который всего лишь через полгода напишет “Большую элегию Джону Донну”, в его 22 года была небезразлична ширина носимых им штанов. Да что там, еще через 18 лет, в знаменитом юбилейном стихотворении (В январе 1996 года газета “Известия” напечатает его по случаю смерти поэта на первой полосе – и, разумеется, с опечаткой!) опять проскальзывает, хоть и смягчен сарказм почтенным уже для поэта возрастом:

                …надевал на себя что сызнова входит в моду…

      Не хотел бы делать неоправданные скачки во времени, однако следует закрыть тему. Где-то ближе к университету проблема внешнего вида как-то сама собой утратила для меня актуальность и, сколько помню, для моих однокашников тоже не была первостепенной. В дальнейшем я сформулировал – для себя; вы можете им не следовать – два постулата, которые если и не облегчили мне последующую жизнь, то хоть как-то примирили с ней – и примиряют до сих пор:

      1. Когда все есть, то ничего не надо!

      2. Все равно всего на всех не хватит!

      Очень рад был встретить сходное отношение: “Ubi nihil vales, ibi nihil velis” (“Чего не можешь – того и не желай”) - у древних латинцев. Приятно, знаете, встретить единомышленников среди умных людей. Киник Диоген, кстати, тоже стремился ограничиться минимумом. Мне же тогда до такой степени поумнения было очень далеко, и, будучи не в силах подвести философическую базу под элементарную убогость базы материальной, я вынужден был мириться с уже упоминавшейся выше характеристикой: “обапол”. Это слово не означает “неотесанный”, отнюдь. Обапол – это бревно отесанное, но только с двух сторон. Почувствуйте разницу!

      Да что там, я вилку в руку взял впервые в Инкубаторе. В правую. Ножом же, вплоть до первых – в студенчестве – самостоятельных культпоходов в кабаки, резать было нечего, так что это холодное оружие я законопослушно доверил себе только после совершеннолетия.