Еврейское возрождение в Москве начиналось под новым, ранее неизвестным знаком — эмиграция на историческую родину, в Израиль, причем в этот неудержимый поток вливались обыкновенные русские советские граждане — вещь, немыслимая ранее, — граждане без определенных Политических взглядов, с одним страстным желанием посмотреть недоступный Запад, пощупать западный мир, испробовать свои силы. Заключалось огромное количество смешанных браков, часто фиктивных, только до Вены, а там разбегались кто куда.
У Васьки-Фонарщика часами просиживал в углу учитель геометрии Веня Волох. По субботам он толкался у главной синагоги и приносил последние новости. «Князь Андрей Волконский ищет еврейскую невесту». «Художник Олег Кудряшев женился на рижской еврейке и уже в Лондоне». «Эдик Кузнецов угнал самолет».
В октябре 1971 года Москву покинул «почти свой» Мишка Гробман по кличке «Меняла». Десять лет постоянного товарообмена, ругани и полюбовного соглашения, и вдруг улетает в Израиль!
Патриотка Ивлева, замечавшая мечтательный вид супруга, подолгу смотревшего с балкона вдаль, за леса Измайловского парка, запрягла его в тяжкое, изнурительное и неблагодарное строительство дачи, да еще «финской», на своей родовой земле под Димитровой. Рабочие пили с утра по-черному, растаскивали гвозди, доски, оконные стекла, кирпичи, окончательно разрушая психику. Сезоны меняли друг друга, а дача номер 259 так и стояла без крыши. «Пути Господа неисповедимы и часто выбирают дураков для своего дела» (В. Я.).
Художник быстро сошелся с итальянцем Франко Миеле, учителем рисования и критиком искусства. Тот попытался примирить его с конкурентом Белютиным, незаслуженно потерявшим место преподавателя. В. Я. сводил диссидентов с иностранными журналистами («дело» осужденного В. Н. Осипова), устроил курсы иврита на дому, больно ударил Ирину Ивлеву, «слишком быстро рисовавшую снегопад», и незаконно прописал цыгана в Москве.
Власти решили как следует напугать непокорного идиота.
В начале 1973 года таможня конфисковала закупки и подарки слависта Поля Секлоши. После унизительного допроса с угрозами американца отпустили, но вызвали Ситникова. С повесткой показался у лечащего врача (В. М. Думание, психдиспансер № 5, ул. Кирова, 42). Владимир Михалыч сказал, как приказал: «Не валяй дурака, уезжай!»
Где-то решили, что Васька-Фонарщик больше не нужен.
И началось время на износ, пытка родного и ненавистного отечества, «среди березок ебаной матери России».
Философия «куда кривая вывезет», обычно работавшая в два конца, сорвалась. В мае, пока он колготился в Ялте, в пустом и дорогом пансионате, куда его затащила «инокиня» Ивлева, был арестован ученик Иван Ушаков и заключен в дурдом. Основательный шмон у Аси Муратовой, русской супруги итальянца Миеле, и, наконец, ощутимый удар — арест В. А. Мороза с жутким обвинением в саботаже советской экономики. Следствие по делу Мороза протащило сотни свидетелей. В разгар допросов В. Я. получил беспрепятственно приглашение «двоюродного брата» Вени Волоха воссоединиться в Израиле.
— Я хохотал и обоссался, когда прочитал вызов моего родственника!
Пылкая Ивлева, объевшись дикой травой, бросилась с 12-го этажа, и лишь ловкий сосед с 11-го, куривший трубку, спас падающее тело. Бунт Ивлевой закончился ее позорным изгнанием.
На стол В. М. Думаниса лег «израильский вызов».
— Как быть, — спросил В. Я., — ибо я не личность?
— Нет, вы личность, — сказал довольный психиатр, — ваша недееспособность не установлена судом, а это означает, что вы еще дееспособны! У вас будет паспорт без проблем.
Последняя бесполезная ученица рисовала портрет несуществующей личности. Гибкий состав «академии» позволял учителю работать в одном направлении. Раньше не замечал ее упорства. Теперь привык и влюбился.
«…Если бы ты видел ее добрую, простую улыбку согласия…»
Анатолий Крынский (художник, график) «был при мне это время нянькой» (письмо от 1975 года).
Свободное копирование
