Легко скользя по накатанной орловской дороге мы добрались до полустанка Снежеть и повернули направо на глубокий снег. Лошадка пыхтела, но упорно тащила сани по лесной тропинке. Потом с лаем выскочила пара крупных собак и, прыгая от восторга, сопровождала нас до дома.
— Кобель облаял секача, — встретила детей хозяйка, закутанная в тряпье. Мы вошли в дом, я осмотрелся. Пара малолеток глазели с печки. Женщина помоложе накрывала на стол. Меня всем представили как брянскую родню и усадили за стол. Ели и пили степенно, вспоминая прошлое и загадывая будущее. Карпуша Абрамов служил лесником в квадрате «десять на десять», службой был доволен, но судьба детей его беспокоила. Он пытался продумать «как там у вас в Москве», но жена его быстро одернула: «на Москву у нас средств не хватит. Дай Бог, пристроить в Карачеве или Брянске».
Ночная пурга прекратилась на рассвете, кобели лаяли по-особому, предчувствуя выход в лес. Я спустился с печки, напялил ватные штаны, валенки и шапку. Мы вышли со двора, когда проснулась заря и земля засветилась розовым и синим. Было тихо. Изредка пролетали сороки, взмывая хвостом пушистый снег. За дальней копной сена мы пошли гуськом по следу кабана. Впереди шел Карпуша, за ним сосед из Верхополья Спиря Никулин. Я замыкал шествие и трясся от волнения, то и дело поправляя ружье на плече.
— Его след, — сказал Карпуша и повернул к Лесным Сараям, где могла быть лежка кабана. Пройдя полкилометра по следу зверя, мы уперлись в открытую поляну с заготовкой дров и свежим пометом рядом и залегли на поленьях, вытянув стволы карабинов. Наконец, послышался треск кустов и тяжелый стук копыт. Я сжал цевье ружья до судороги в пальцах. Послышался глухой выстрел никулинского ружья, камыши зашевелились, и оттуда выскочило сразу штук пять черно-бурых секачей с кривыми мордами и малиновой хрюшкой. За стадом неслись собаки, прыгавшие по сторонам. Я ждал, когда начнет стрелять Карпуша, но не выдержал и нажал на спусковой крючок. Грохот выстрела, секач грохнулся на хрюшку, потом вскочил, но в этот миг раздался меткий выстрел Карпуши, и кабан лег на бок, царапая клыками землю. Собаки набросились на него, терзая густую шерсть, но из леса вышел Никулин и разогнал их. Туша выглядела килограммов на сорок. Ее тут же подвязали на жердь и потащили домой.
— Молодец, браток, — сказал Карпуша и потрепал меня по плечу, — абрамовская хватка, лесовик!
У кабана светился кровавый глаз. Мужики вспороли брюхо кабану, оттуда вместе с горячим паром вывалились внутренности, большой, морщинистый желудок, набитый растительностью, розовые кишки, покрытые салом. Вырезали желчь и опорожнили кишки, выбросив голяшки собакам. Замызганные в крови мужики разрубили топором кабана и разошлись.
Из свежатины женщины приготовили жаренку. К охотничьей добыче добавил и бутылку водки, соленые грибы и квашеную капусту. Первый раз в жизни я пировал в лесу с материнской родней и был счастлив, как никогда. Уезжали мы с Татьяной, Карпуша подвез на санях до разъезда Снежеть, где тормозил рейсовый автобус.
Свободное копирование
