Глава четвертая
Большую часть жизни мы прожили в маленьком мятно-зеленого цвета домике. Официально он входил в государственный субсидированный жилой комплекс для малоимущих, но стоял на самой его границе. За нашим задним двором вниз по лугу стояли остальные государственные дома. Такие маленькие домики в стиле новоанглийского средневековья на небольших участках с выжженной травой или длинные кирпичные многоквартирные здания, стоящие под какими-то странными углами к улице. Подростки гоняли от одного знака «Стоп» к другому, детвора бегала огромными толпами, фехтуя палками. А через дорогу от нашего переднего газона стояли большие частные дома, красные, как пожарная машина, белые как снег, зеленые как лес, с раскидистыми деревьями и детьми, говорящими «пожалуйста» и «спасибо». На самой вершине холма было поле для гольфа.
Если я говорила, что живу на Длинном Холме, все думали, что в одном из этих богатых домов, и я не уточняла. Было время, когда я болталась у решетчатых заборов района для неимущих, курила сигареты по-французски, выпуская дым изо рта и тут же вдыхая носом, флиртовала с мальчиками, говорящими «м-нда» и «п-зда». Моя лучшая подруга Донна порвала со мной из-за привязаности к этому нищему району. Но было это давно, той осенью, когда все в старшей школе Дага Хаммарскёльда приняли тот самолет за русский. Тогда я и поняла, что большинство живущих в таком районе бедные и странные. Как Сюзанна Джерас и ее отец, Антони, чей задний двор был виден из окна моей спальни. Антони надевал свою форму времен Второй мировой войны, чтобы при каждом удобном случае, как то: День Памяти, окончание школы, собрание по случаю террористического акта и через раз после ужина, потрубить на своей трубе. Он стоял с Сюзанной на заднем дворе и заставлял ее играть «Отбой». Если она брала хоть одну неправильную ноту, он бил ее по уху и заставлял повторять пока не получится правильно. Только после этого Антони отвечал своим печальным чистым высоким горном, посрамив ее игру, как бы она ни была хороша. Получилось, что каждый вечер я переваривала ужин под «Отбой». В этом, я считаю, виноваты мои родители. Я презираю их за то, что поселились в бедном районе, не имели собственного дома, не закончили старшую школу, из-за чего не имели хорошей работы, а значит и денег на собственный дом, да и на остальное, вроде школы танцев или не самой дешевой одежды.
Это еще одно мое романтическое осуждение, точнее наказание, приговор, вынесенный мной за то, что я ушла из школы до выпуска. Я благодарна отцу, он, воспользовавшись связями, сумел поставить нас с Рэймондом в начало очереди на субсидированное жилье. Мы получили квартиру в облупленном мятно-зеленого цвета доме на две семьи на улице, заканчивающейся тупиком. Улице Бейкс Корт, которая, к счастью, была примерно в миле от остальных домов комплекса. На первом этаже у нас была кухня с изумрудно-зеленым полом, и самоклеющимися обоями в голубой кирпичик, а еще гостиная с большим окном. На втором этаже две маленьких спальни, наша и детская, и на самом верху ванная с наклейкой «Чикита банана» на дверной ручке. Деревьев на участке не было, был один засохший куст.
На нашей новой дороге дети целый день гремели трехколесными велосипедами, копали ямки во дворах, наполняя их водой, чтобы кидаться друг в друга грязью. Матери вытряхивали одеяла из окон верхних этажей, сидели на крыльце, их накрученные волосы сохли на солнышке. Немногие оставшиеся отцы раз в день уезжали на машинах и возвращались. То же делал и Рэймонд, пока я шлепала вокруг дома как толстый помидор. Большую часть времени я проводила глядя в окно и хотела, чтобы у меня хватило решимости пригласить одну из этих женщин на чашку чая с корицевой соломкой или вроде того, конечно в то время, когда я не была погружена в приготовление уроков.
