Глава третья
Плач проодолжался до кануна свадьбы. Рэй был на мальчишнике, а я сидела на кухне у Фей с ее матерью и подругой матери Джойс, мужененавистницей. Они пили джин, мы с Фей - кофе. Джойс - опора в доме Фей, ярая противница брака и разоблачительница мужчин. Более всего она любила, выпив второй мартини, захватить нас с Фей в плен, чтобы обрушить свои ругательства и предупреждения. «Все они большие младенцы. Лучше быть одной и жить для себя. Кому нужны их сопли, жалобы и лапание?». Зашел мистер Джонсон и налил себе виски. Джойс продолжала, как будто его не было. «Нет в мире женщины, не пожалевшей о замужестве. Но они скорее задохнутся, чем признаются в этом. Я уверена, что твоей матери просто нравится быть замужем за черномазым итальяшкой. (Джойс и мать Фей - тоже итальянки). Колотит он ее за подгоревшие котлеты?»
Мне нравилось что у мамы Фей такая подруга как Джойс. Мама приехала из Бронкса, носила аляповатую пластмассовую бижутерию, красилась яркой помадой, курила сигареты в мундштуке слоновой кости. В своем доме она разрешала нам курить и ругаться. Однажды, из-за мигрени, она пришла с работы в середине дня и обнаружила нас пятерых прогуливающими школу и разодетыми в ее наряды. Не было сказано ничего, кроме «Я заболела. Пойду лягу». Сегодня вечером она тоже едва разговаривала со мной. Наверное, из-за того, что я переметнулась во вражеский стан. Это меня очень расстроило, и после второго куска пирога я ушла, оставив Фей с мамой и Джойс, лежащими на диване в гостиной, где сидел мистер Джонсон, разгадывая под лампой кроссворд и прихлебывая виски.
«Ну, Беверли, - сказал он, - завтра великий день».
«Ага».
«Я думаю, ты станешь большой актрисой».
«Стану».
«Никогда не угадаешь, что может случиться. Я знаю, что тебе нужно. Тебе нужно сценическое имя. Оно поднимет твой дух».
Я удивилась: «Да?»
«Я знаю. Виела, Виела Скалоппини. Как тебе? Это хороший творческий псевдоним для тебя».
Виела Скалоппини, повторила я про себя. Это хорошо звучит и легко запоминается.
«Эй, Фей, - крикнула я на кухню, - твой папа придумал сценическое имя для меня, Виела Скалоппини».
«Это итальянское блюдо, Беверли, - сказала она, - вроде, телятина с перцем».
Ее отец расхохотался так что газета затряслась. Я готова была разреветься прямо перед ним, но тогда я уж точно буду выглядеть дурочкой, поэтому терпела, пока спешила домой, пролетала мимо смотрящих телевизор сестер и родителей, желала доброй ночи в пол и, поднимаясь в свою комнату, слушала, как мать говорила: «Завтра большой день, встань пораньше». Я лежала на нерасстеленной кровати и думала, что последний раз мать говорит мне такие слова. Последний раз я сплю в своей кровати, последний раз эта комната моя. Я разглядывала сучковатые сосновые панели, которые отец приколачивал одну к другой, чтобы сделать спальню Майку, моему брату. Я переехала в нее как только Майк уехал на флот. Я переставила мебель, но на самом деле все равно комната никогда не была моей. Погасила маленькую лампу над кроватью. Мать купила ее на распродаже в «Бредлис», где работала в кондитерском и канцелярском отделах. Она была в форме луковицы из стекла молочного цвета с лампочками по кругу. Фей сказала, что лампа больна и лампочки выглядят как бородавки. Я вынуждена была сказать ей, чтоб она заткнулась. Я прижала подушку к лицу и долго плакала.
Свободное копирование
