49 лет
Нападение
Вторник 9 апреля. Целую неделю до сегодняшнего дня мне недомогалось: сильно болела поясница с области почек. Сегодня утром, поднявшись с постели, я почувствовал такое ухудшение здоровья, что собрался опять лечь в постель, но предварительно сел к столу, чтобы написать письмо доктору с просьбою навестить меня.
Не успел я дописать до половины, как услышал сильный стук в парадную дверь, какого никогда здесь не было. Дверь пошла открывать Федосья Николаевна. Я выглянул из своей комнаты, находящейся в среднем коридоре. Вдруг вижу, Ф. Никол. поспешно накинула цепочку и бросилась бежать в свою комнату, схватила саквояж с ценностями своей дочери и понесла его куда-то прятать.
Дверь второпях не была закрыта наглухо и кто-то начал ломиться в дверь, стараясь разорвать цепь.
Я поспешил подойти и узнать в чем дело. Приоткрыв дверь, я замер от неожиданности: за дверью стояло трое солдат, вооруженные ружьями и револьверами. Я быстро сообразил, что если не открыть двери добровольно, то солдаты вломятся все равно и со злостью могут лишить меня жизни.
Сняв цепь, я открыл дверь, впустил вооруженных и спросил:
-- Что угодно?
-- Здесь податный инспектор Коноров?
-- Это я.
-- Мы пришли обыск сделать. Здесь указана большевистская контора.
-- Прежде всего, кто вы такие?
-- Украинцы, -- тихо сказал один из них. -- Где ваш кабинет?
Я впустил их в канцелярию.
Вид вооруженных солдат, не выпускавших из рук револьверов, сильная боль в спине, от которой я по временам корчился, и быстрота с какою налетели украинцы с обыском на другой день после входа немцев, совершенно парализовали у меня возможность дать на словах нужный отпор. Многого я не успел сказать, что следовало, в свою защиту. При том, как нарочно, в нашей квартире, всегда многолюдной, на этот раз никого не было кроме меня и Федосьи Николаевны. Канцелярия, напуганная приходом немцев, также не приходила.
В канцелярии я открыл ящик с бумагами и делами и предложил неожиданным гостям осмотреть их, но главный из трех, взяв первую бумагу и, посмотрев на нее, дальше ничего не искал. Очевидно, стал в тупик. Часто смотрел в какую-то имевшуюся у него в руке бумажку, написанную карандашом. Это был, несомненно, донос.
Подумав немного, он спросил, кто еще живет в этой квартире.
-- Ходасевич, -- сказал я.
-- Чем он занимается?
-- Частный поверенный.
Двое солдат сейчас же подошли к дверям Ходасевича, но стоявший тут гимназист, сын соседа, члена окружного суда, услужливо сказал:
-- Его нет.
-- Еще живет здесь одна дама, -- сказал я. -- Она очень недовольна мною за то, что я не принял ее в свою канцелярию, и на Ходасевича из-за квартиры. Это может быть ее донос.
Но солдаты на мое заявление не обратили никакого внимания, чем усилили мои подозрения против той дамы, фамилия которой была Цитович. Обыкновенно, в своих подозрениях я бываю очень осторожен и без основательных причин не считал себя в праве кого-либо подозревать, но в данном случае Цитович не выходила у меня из головы и я наделся, что если она замешана в гнусной деятельности, то благодаря своей глупости и болтливости, впоследствии выдает себя.
-- Почему вы у меня делаете обыск? -- задал я вопрос солдатам, собравшись несколько с силами. -- Наш податный союз решил при всяком правительстве работать. Работали мы и при большевиках, но с тем, чтобы они не вмешивались в нашу деятельность.
-- А вам в их деятельность можно вмешиваться? -- услышал я бессмысленный вопрос.
-- Я не вмешивался, так как никогда политикой не занимался, не выступал на митингах, не участвовал в партийных газетах и не принадлежал ни к каким партиям.
После этого руководитель обыска предложил мне открыть мое бюро, стал рыться в ящиках, но безрезультатно. Рассматривал печать правительственного инспектора (в бытность в Москве).
В это время вошел Рахманинов, начальник домовой охраны. Он что-то спросил у руководителя, и затем они ушли. На прощанье руководитель сказал:
-- Мы к вам ничего не имеем. Над вами насилия не было.
-- Насилия не было, -- сказал я, -- но в двери ломились.
-- Если бы можно было понадобилось, -- все взломали бы!
Один из солдат был в шапке с красным башлыком.
От посещения этих господ у меня сложилось впечатление, что руководитель был здешний, а остальные пришлые, -- украинцы.
Свободное копирование
