Дневник Алексея Конорова - 89

1917

Перевод в Харьков

 После стольких лет службы на окраине я, сбитый с прочной позиции чрезвычайными обстоятельствами, снова возвратился в Харьков. Хотя я послал в Департ[амент] Окл. сбор. бумагу с просьбой перевести меня в Одессу или Киев, однако меня перевели в Харьков. Сначала не мог выяснить свое настроение: радоваться ли такой перемене или нет. Были шансы за и против. С одной стороны, меня примиряли те обстоятельства, что представлялась возможность быть ближе к Белгороду, жить в мягком климате и центральном городе и служить в городском участке, а не уездном. А с другой стороны, как-то не хотелось было желание возвращаться в старые места, откуда, по окончании университета, хотелось так поскорее вырваться. Мало-помалу я примирился с Харьковом, который все-таки был перворазрядным городом по содержанию и желательным после Одессы и Киева. О Москве и Петрограде, особенно о последнем, я не печалился. Условия жизни в Москве стали так невыносимы, что в душе уже не находилось места для сожаления об отъезде. Пожив в Москве, куда я прежде так стремился, могу по крайней мере, в будущем не раскаиваться, что оставил мысль о первопрестольной. Что касается Петрограда, то он никогда не прельщал меня своим отвратительным климатом и бездушием.

 Обидно было только, что мои товарищи по Петровской губернии так легко обосновались в столицах, хотя по службе были моложе меня да и обладали-то не большей опытностью, чем я. Испортил все дело управляющий Московской казенной палатою, от которого зависела моя судьба. Он произвел мне экзамен наравне с другими кандидатами, задав вопросы о прежнем моем участии, и, не удовлетворившись ответами, отклонил мою кандидатуру в Москву.

 Этот Стрекалов был в мою бытность в Вильне уездным податным инспектором в одном из уездов Виленской губернии. Хорошо, впрочем, не помню, при мне ли был или незадолго до меня. Затем, благодаря связям, он пошел в гору.

 Служба в Москве была у меня нетрудная, но причиняла неприятности: почти все время я бегал по Москве, поверяя торговлю, или используя другие поручения Казенной Палаты и того податного инспектора, к которому я был прикомандирован. Возвращался домой часам к 4-5, а иногда и позднее, голодный, усталый. Уходил из дому около 10 часов. Грубые люди, отчаянное передвижение в трамваях, постоянно битком набитые, усугубляли скверное настроение. Вдобавок стал я болен неврастенией [нрзб] и совсем раскис и ослаб духом.

 В начале январе этого года я уложил свои вещи, самые необходимые, и уехал в Харьков. Ната и Федосья Николаевна остались в Москве, впредь до окончания Натою учения в 7 классе. К тому времени я надеялся устроиться в Харькове, подыскав подходящую квартиру. В материальном отношении становилось трудновато: приходилось жить на два дома, посылая теще с Натою на прожитье и квартиру. Отдача двух комнат в наем, несмотря на всяческие протесты домовой хозяйки, облегчили несколько мое положение. За одну комнату получали 40 р., за другую 30, что вполне окупало стоимость квартиры. Трудно было того в первый месяц, когда комнаты еще не были сданы.

 Белгород был по пути, и я предварительно со всеми вещами поселился у родителей. Они очень обрадовались, что можно будет пожить вместе. Я занял свободную комнату около зала.

 Чувствовал я себя недурно, питаясь вдоволь и отдыхая от московских прелестей. В Белгороде всяких продуктов было вдоволь и не было никаких очередей, набивших оскомину в больших городах. Продавались беспрепятственно мука, сахар, булки.

 Раза два в неделю или чаще, смотря по обстоятельствам, ездил в Харьков на службе, но поездки были для меня очень тяжелы: чтобы поспеть к утренним занятиям, я должен был вставать часа в четыре утра, когда на улице стояла непроглядная тьма, и тащиться на вокзал. Поезда ходили неаккуратно, опаздывая на два и больше часов и я нередко бесцельно тратил время на ожидание поезда.

 На мое еще счастье у меня уже был диплом делопроизводителя и поэтому канцелярское дело у меня двигалось. Делопроизводителя Олехновича Станислава Валентиновича я отыскал письменно в Орле. Он когда-то служил у меня переписчиком, состоял на постоянной службе канцелярским служителем в Мариампольском казначействе. В Орел он попал в качестве бухгалтера 2 разряда вместе с эвакуированным Мариампольским казначейством.

 Помещения для канцелярии и квартиры я не мог найти в Харькове и потому занятия моих служащих происходили в особых комнатах Казенной палаты, отведенных для четырех новых инспекторов. Кроме делопроизводителя у меня занимались две девицы, приглашенные по сделанным ими публикациям.

 Жизнь в Харькове в продовольственном отношении по сравнению с Москвою была в завидных условиях: всего было вдоволь, полное отсутствие дурацких очередей, цены почти нормальные, булок сколько угодно. Но такая благодать длилась недолго, и волна безвременья, сумбура докатилась и до Харькова. Цены стали расти с быстротою молнии, некоторые продукты исчезали с рынка один за другим. Например: манная крупа, крупа из смоленских круп, макароны, рис, кондитерское печенье и т. под. Появились очереди: керосиновая, спиртовая (денатуратная) хлебная, чайная, конфектная (у Жоржа Бормана), мануфактурная, обувная. Народ доходил до отчаяния, выстаивая в этих очередях и растрачивая нужное время без толку. Нередко даже и стояние не помогало: выйдет товар и иди домой с носом...

 Наконец ездить из Белгорода стало невмоготу и я решил перебраться в Харьков, хотя бы частично, т.е. с некоторыми вещами.

 В первых числах февраля я остановился в Харькове, в гостинице Ривьера, на Екатеринославской улице. Гостиницы везде были переполнены и дороги, -- нигде не было номера дешевле 4 рублей, -- и я с большим трудом, после продолжительных поисков наткнулся на свободный номер в Ривьере.

 Об отыскании квартиры нечего было и помышлять и я решил подыскать одну или две комнаты. Но и эта задача оказалась очень трудною: куда бы я не пошел по публикации в газете "Южный край", всюду опаздывал. Решил в одно утро, между 8 и 9 часами, немедленно ехать по объявлению, не откладывая времени ни на одну минуту. Попытка увенчалась успехом: удалось нанять одну большую меблированную комнату у француженок на Садово-Куликовской улице, но цена! 70 рублей в месяц, без стола. Лет 20 тому назад, когда я учился в Харькове, такая комната стоила рублей 15-20 и была студенту не по карману.

 Из комнаты дверь выходила на веранду, откуда открывалась красивая панорама на Журавлевку. Однако вскоре я почувствовал "удобства" своей комнаты: трубы при центральном отоплении едва нагревались и температура не поднималась выше 9-10 градусов. Я стал мучеником. Уже такая моя злая доля, что вовсю свою жизнь как не мог подыскать квартиру, чтобы в ней зимою было сносно. Во время ветра от балкона сильно дуло и я вынужден был сидеть в осеннем пальто.

 Канцелярия по-прежнему оставалась в казенной палате.

 Найдя себе для жилья помещение я несколько успокоился: острый квартирный кризис миновал. При каждой поездке из Белгорода брал с собою свои вещи в таком количестве, чтобы только можно было обходиться без носильщика и извозчика, но идя пешком, конечно, сильно уставал. На конку и в трамвай в виду постоянного переполнения их почти невозможно было попасть. Конка -- это было единственное учреждение, которое еще не поднимало цены. Конец стоил 5 коп. в самую даль. Проезд в трамвае стоит 7 коп. Извозчикам в это время платили за конец от 60 коп. до 1 р.

 Пока я перевозил вещи на руках, все шло благополучно, но как только забрал с собою большую корзину, с остальными вещами, сдав ее в багаж, перетерпел много неприятностей. Корзина проехала по небрежности железной дороги мимо Харькова на юг и я получил ее, кажется, недели через две. Нечего и говорить, как я все это время волновался. В корзине было мое белье, платье, дневники, лампа и т. под. Потерею этих вещей было бы довершено мое разорение от этой подлой войны!..