Дневник Владимира Ламсдорфа - 210

Суббота, 26 мая

Только в субботу, 26 мая, Влангали и Оболенский решаются, наконец, и то по моей просьбе, отправить к министру курьера; "докладную записку" с отчетом о своем разговоре в среду, 23-го, со Швейницем министр присылает мне только в воскресенье 27-го. Вот она:

"Перед самым отъездом моим в Финляндию посетил меня германский посол и сделал мне следующее доверительное сообщение: все, что я ему высказал относительно прекращения наших разговоров вследствие удаления от дел князя Бисмарка, было им в точности передано генералу Каприви. В ответ на это канцлер пишет ему, что он ничего не изменит в отношении Германии к России. Политика его будет всегда проста и прозрачна и не даст повода ни к какому недоразумению - беспокойству или недоверию. Он полагает, что такая политика несовместима с какими-либо секретными соглашениями. По мнению генерала Каприви, значение подобных договоров зависит от поддержки, которую им дает общественное мнение, а таковой поддержки в настоящее время нет. "Вам небезызвестно, - сказал мне генерал Швейниц, - какой протест вызвал во всей русской печати слух, пущенный недавно венским корреспондентом, о тесном сближении между Россией и Германией. Каприви считает, что при таком направлении нельзя быть уверенным в том, что условия трактата будут в точности исполнены, а если бы к тому же секретный договор получил огласку, то Европа, и в особенности Германия, потеряли бы всякую веру в искренность его политики, чего, по-видимому, он весьма опасается.

Германский канцлер представил императору Вильгельму донесение генерала Швейница, весьма обстоятельно излагающее мои с ним объяснения по поводу прекращения переговоров о секретном трактате. Его Величество убедился будто бы в справедливости мнения генерала Каприви, выразив притом твердую волю и впредь неизменно сохранить вполне дружеские отношения к России, не заключая, однако, с нами формального договора".

Я ответил генералу Швейницу, что не премину представить на высочайшее воззрение Вашего Величества его сообщение, присовокупив, что доводы, приводимые германским канцлером, мне кажутся малоубедительными. Отношения взаимной дружбы между нашими правительствами, сказал я, действительно сохранялись незыблемо в течение весьма продолжительного времени и при отсутствии какого-либо между нами формального договора. Но за последнее время обстоятельства изменились. Германия связала себя союзами с другими державами и составила так называемую Лигу мира, которая при известных обстоятельствах может принять характер вовсе не мирный и совершенно не согласующийся с добрыми отношениями нашими с Германией. В этих условиях, на мой взгляд, мнение князя Бисмарка о желательности обеспечить от всяких случайностей договорным путем взаимные наши интересы, имело основание. Мы нисколько не настаиваем, заметил я, на возобновлении соглашения; но я не могу скрыть своего удивления, что возражения генерала Каприви признаны достаточными, чтобы отменить объявленную самим императором готовность продолжить действие нашего секретного договора.

Осмеливаюсь высказать мнение, что о содержании сообщения генерала Швейница следует поставить в известность графа Шувалова, поручив ему, нисколько не настаивая на возобновлении договора, изложить германскому канцлеру наш взгляд на этот вопрос. Я не замедлю представить на высочайшее усмотрение Вашего Величества проект инструкции нашему послу в Берлине по означенному предмету.

Гире. Реттиярви, 26 мая 1890 г.".

Эта докладная записка возвращается Его Величеством во вторник, 29 мая, со следующей надписью: "Я лично очень рад, что Германия первая не желает возобновлять трактат, и не особенно сожалею, что его более не будет. Но взгляды нового канцлера на наши отношения довольно знаменательны. Мне кажется, что Бисмарк был прав, говоря, что политика императора переменится с его, Бисмарка, уходом".

Я писал министру, прося разрешения уехать в отпуск в начале июня. Состояние моего здоровья этого настоятельно требует, и я не вижу иной возможности что-либо здесь сделать. Вышеприведенную докладную записку Гире присылает мне со следующим письмом:

"17 июня 1890 г. Дорогой граф. Прилагаю при сем мою докладную записку, которую прошу вас препроводить в отдельном конверте государю. Она может послужить вам основой для тех двух секретных писем Шувалову, которые вам придется составить. Если вы их пришлете мне во вторник, я возвращу их вам в среду, но в таком случае как устроить, чтобы они были отправлены с курьером в четверг? Само собой разумеется, что я ничего не имею против того, чтобы вы уехали на шесть недель; прошу вас только устроить как-нибудь отправку двух вышеупомянутых писем Шувалову. Нет необходимости в том, чтобы они непременно были посланы 31 мая.

Нельзя ли задержать на несколько дней курьера? Но в таком случае пришлось бы посвятить в эту тайну Влангали. Ваш Гире".

Посылаю докладную записку в отдельном конверте государю и принимаюсь за составление двух писем Шувалову. В день отъезда Гирса я предлагал ему сообщить в одном из них нашему послу разговор министра с генералом Швейницем, а во втором - поручить ему выяснить с берлинским кабинетом положение, создавшееся из-за отсутствия какого-либо соглашения с нами. Утратит ли теперь свое значение соглашение, достигнутое нами по балканским вопросам? Если нет, можно было бы в той или другой форме констатировать сохранение основ нашего соглашения относительно болгарских дел, закрытия проливов и т. д. План этот одобрен, но надо еще посмотреть, что нам напишут из Берлина.