Дневник Владимира Ламсдорфа - 208

Мне кажется, однако, что "намеки" генерала Каприви давали нашему послу превосходный повод к тому, чтобы выяснить важный вопрос о возобновлении тайных соглашений. Я приношу министру письмо к графу Шувалову, которое он помечает 16 мая и которое очередной курьер увозит в четверг, 17-го, в Берлин.

Вот это письмо:

"Дорогой граф, депеша, которую вы изволили доверить нашему очередному курьеру, мною получена и была представлена на рассмотрение государя. В личном письме от 11/23 сего месяца вы изволите сообщить, что более близкое знакомство с германским канцлером только подтвердило вынесенное вами в начале этого знакомства благоприятное впечатление. Излишне вам говорить, как сильно это нас порадовало. Сдержанность, которую вы считаете должным соблюдать в ваших отношениях с новыми государственными людьми, конечно, предуказывается условиями данного момента, но, раз генерал Каприви дал вам понять, что "искренне желает точно следовать в делах внешней политики намеченной князем Бисмарком линии", невольно спрашиваешь себя, каковы те важные причины, которые мешают ему до сих пор заняться важным вопросом возобновления нашего тайного договора, срок коего истекает через три недели.

Вам известно, что мы совершенно не желали брать на себя инициативу переговоров по этому поводу, но после всего, что было вам сказано императором Вильгельмом и что Его Величество так торжественно поручил вам передать нашему августейшему монарху, теперешнее молчание германского правительства совершенно непонятно.

Идя навстречу выраженному вам горячему желанию, государь соизволил распорядиться без промедления препроводить вам необходимые инструкции и полномочия для возобновления приостановившихся после отставки князя Бисмарка переговоров. Сделанное вам берлинским кабинетом предложение перенести эти переговоры в Петербург не встретило с нашей стороны возражений; мы сочли также естественным, что призванным к делам правления новым лицам потребовалось время для ознакомления с вопросами, которые предстоит обсуждать; но с тех пор прошло уже более двух месяцев; из моих же конфиденциальных бесед с генералом Швейницем для меня ясно, что он еще не получил предписания приступить со мной к обсуждению вопроса о нашем тайном договоре.

Государь полагает, что вы, со свойственным вам умением, выясните причины этого таинственного молчания.

Среди данных вам императором Вильгельмом заверений одним из наиболее важных явилось утверждение, что германская политика была и будет всегда политикой монарха, а не канцлера. Чем объясняется в таком случае то, что удаление князя Бисмарка могло повлиять на высочайшие решения, которые вам довелось слышать, и притом в самой категоричной форме, из уст самого императора Вильгельма?

Это является гораздо более опасным и более знаменательным симптомом, чем произнесенные в Кенигсберге речи, которым мы не придаем большого значения. Мы не особенно стремимся к продлению наших тайных соглашений с Германией, но полагаем, что она достаточно ценит хорошие отношения с Россией, для того чтобы желать их упрочения и сохранения хотя бы основных положений существующего между обеими соседними империями соглашения".

Получив это письмо вечером 18 мая, граф Шувалов поспешил на него ответить секретной телеграммой следующее:

"Со времени отставки Бисмарков и перенесения переговоров в С.-Петербург, против которого мы не возражали и мысль о котором была одобрена Швейницем (телеграмма от 14 марта), я не могу говорить об этом с Капри-ви. Не сомневаюсь в том, что Швейниц может дать желательные разъяснения, потому что перед его возвращением к своему посту я уполномочил его передать Каприви мою беседу с германским императором. Мне известно, что он это сделал. Если ваше превосходительство предпочтет, чтобы тайна эта была выяснена мной, я могу обратиться непосредственно к Каприви и откровенно просить его объяснить мне странное противоречие между слышанными мною из уст германского императора словами и поведением его правительства в настоящий момент. В таком случае благоволите сообщить мне, должен ли я говорить лично от себя или от вашего имени, а в последнем случае - ссылаюсь на последние строки вашего письма - в какую форму вы желали бы облечь сохранение основных положений существующего между обеими империями соглашения, если продление договора не состоится".

Мне кажется, телеграмма эта служит подтверждением того, что я предвидел в марте. "Смелому рыцарю", испортившему при уходе Бисмарков положение дела, Шувалову пришло в голову взвалить ответственность на Гирса перенесением переговоров в Петербург. С этого момента их успех ему уже нежелателен, а теперь он совсем от них отрекается, принимая вид дурачка или обиженного. Я советую министру немедленно ответить телеграммой, проект которой он везет на доклад в Гатчину в понедельник, 21 мая.

Проект этот следующий:

"По приезде сюда Швейниц подтвердил, что новый канцлер, как мы это уже знали через вас, может дать ему полномочия на возобновление тайного договора лишь после того, как ознакомится с этим вопросом. Последующие мои беседы со Швейницем доказывают, что он до сих пор не получил никаких инструкций на этот счет. Разъяснение всему этому может быть получено только в Берлине, а ввиду того что император Вильгельм обратился непосредственно к нам, прося вас возобновить прерванные отставкой Бисмарка переговоры, вы, конечно, скорее, чем кто-либо, могли бы получить от генерала Каприви объяснение по поводу несоответствия между выраженными вам Его Величеством чувствами и намерениями и теперешними колебаниями его правительства. Если бы продление наших соглашений казалось берлинскому кабинету невозможным, он должен бы был предложить какой-либо иной способ констатировать сохранение основ соглашения; не нам брать на себя в этом деле инициативу. Следовательно, и форма такого подтверждения может быть определена лишь по взаимному соглашению после вашего объяснения с канцлером".

Государь принимает министра в понедельник, в Духов день (вторник, 22-е - день кончины императрицы Марии Александровны). Его Величество чувствует себя утомленным после обедни, доклад непродолжителен; но проект ему представлен, и он его одобряет, заметив лишь, что Шувалов должен говорить не лично от себя, а от имени министра. Гире просит, однако, разрешить ему не отправлять эту телеграмму до предстоящего ему в среду, на его еженедельном приеме, свидания со Швейницем. Телеграмма так и не послана.