Среда, 14 марта
Поднявшись к своему министру, нахожу его очень довольным тем, что вопрос об инструкциях графу Шувалову улажен и что Его Величество сам указал цифру "5" как срок, на который может быть возобновлен тайный договор. После завтрака переписываю инструкции для подписи и присоединяю к ним также собственноручно мной написанные приложения.
После 4-часового чая, по уходе присутствовавших на нем, мне приносят строго личную телеграмму из Берлина. Будучи долее не в состоянии оставаться в насыщенной табачным дымом атмосфере моего кабинета, я пользуюсь остающимся до обеда получасом, чтобы подышать немного свежим воздухом и взглянуть, не пошел ли лед на Неве. Погода прекрасная. Вернувшись, спешно обедаю, чтобы пойти в нашу министерскую церковь. Озабоченный лежащей в кармане телеграммой, возвращаюсь до окончания службы, около 7 1/2 часов, и принимаюсь за расшифровку. Министр, между тем, возвращает мне подписанными инструкции графу Шувалову, которые должны быть отосланы завтра утром.
Телеграмма графа Шувалова все изменяет; вот текст ее: "Берлин, 14/26 марта 1890 г. Строго личная.
Вчера я имел последний официальный разговор с графом Бисмарком, который остается еще на два дня и будет затем заменен Альвенслебеном. Я сказал графу (он уже знал это от императора), что жду ваших инструкций. На это Бисмарк мне ответил, что он подал императору мысль предоставить вашему превосходительству и генералу Швейницу заключить этот акт в С.-Петербурге. Бисмарк мотивирует эту мысль тем, что ввиду полного незнакомства с этим вопросом всех тех, кому придется вести переговоры после него, было бы лучше, по его мнению, сосредоточить переговоры в руках лиц, уже принимавших в них участие с той и другой стороны и хорошо знакомых с положением. Бисмарк добавляет, что император в принципе разделяет эту мысль и что генерал Швейниц ее тоже одобряет. Не имея ничего возразить на это рассуждение, я только сказал, что доведу до вашего сведения все вышесказанное. Вашу вчерашнюю телеграмму получил, но не предприму никаких действий до окончательного решения вопроса о том, где произойдет возобновление договора, здесь или же в С.-Петербурге".
Как только я послал эту телеграмму министру, он просит меня зайти; к моему удивлению, он в восторге. Он говорит, что здесь, со Швейницем, ему будет очень легко все уладить; это оградит нас от хитростей Шувалова и его попыток отличиться, сам Гире будет очень горд подписать договор в той форме, которая придается ему теперь. Все это прекрасно, но, признаюсь, у меня создалось менее благоприятное впечатление. Очевидно, что-то не так, и я спрашиваю себя, не лучше ли было послать Шувалову инструкции, обратив его внимание на то, что срочность отправки их вызвана нашей готовностью пойти навстречу выраженному императором Вильгельмом желанию. Независимо от того, где будет заключен договор, в Берлине или в Петербурге, он все равно не мог бы остаться неизвестным стоящим у власти лицам по ведомству Министерства иностранных дел; перемену можно было предвидеть и проявляемая теперь нерешительность выглядит странной, если не сказать больше. Министр, однако, хочет тотчас же послать эту телеграмму государю, приложив к ней следующий ответ: "Ввиду основательности соображений в пользу возобновления нашего секретного договора в С.-Петербурге, государь против этого не возражает. Во избежание промедлений желательно, чтобы Швейниц приехал снабженный полномочиями, которые давали бы ему право подписать заявление о возобновлении".
На другой день, рано утром, государь возвращает этот проект с надписью "Читал", означающей одобрение.
Свободное копирование
