Третьего мая с утра я вновь должна быть у Лии Яковлевны. Ведь прошлое занятие было сорвано её мужем. С тяжёлым сердцем иду к ней. Боюсь, что, если увижу его, во мне поднимется чёрная волна ненависти, и я что-нибудь натворю непоправимое. Но, слава Богу, Лия Яковлевна дома одна, и мы сразу приступаем к занятиям. После разминки я начинаю читать рассказ Паустовского «Кот-ворюга», который буду читать и на экзамене. Мы над ним работаем уже месяца два. Чувствую, что читаю плохо. Страх встречи с Константином Юрьевичем не даёт сосредоточиться на рассказе.
- Что с вами, Натэлла?! – уже почти кричит на меня Лия Яковлевна. – Соберитесь! О чём вы думаете?! Вы потеряли всё, что за месяц было наработано! Ещё раз! Думайте о том, что читаете!
- Не могу, Лия Яковлевна... Сегодня, наверное, не получится...
- Что значит «не получится»!? Если вы профессиональная актриса, вы обязаны все свои неурядицы оставить за сценой! Обязаны!
- Извините... Можно я попробую ещё раз минут через десять?
- Хорошо... Отдохните... – обиженно ответила Лия Яковлевна.
- Я выйду, погуляю немного, можно?
- Идите. И через полчаса, чтобы были в рабочем состоянии!
На улице меня обняло тёплое солнце, а лёгкий ветерок растрепал волосы. Казалось, сама природа хотела унять мой нервный озноб, подбодрить меня. Возвращаться в сырую квартиру старого домишки Лии Яковлевны отчаянно не хотелось, и я пошла к метро. Купив за семь копеек маленькую пачку сигарет «Дукат», я в сквере впервые с наслаждением закурила. Бабки, сидящие напротив, глядя на меня, осуждающе зашептались, но мне было не до них. Я беседовала сама с собой...
- Так, в чём дело? – начала моя сильная половинка. – Ты же умеешь презирать! Вспомни Зойку! Её для тебя не существовало. Прибавь к ней Константина Юрьевича и всё встанет на место.
- Но и я для неё не существовала, – возражала моя трусость. – Он ведь вежливый! Придёт, начнёт разговаривать...
- Ну, пришёл он домой, с тобой здоровается... Можно просто кивнуть головой и уйти в текст. Ты занимаешься! А при Лии Яковлевне он не посмеет тебе мешать. Главное – он для тебя пустое место. Нет его в комнате! Нет! Ведь Зойки не было в классе до конца училища! Вспомни...
- Да, не было...
Сигарета вспыхнула, и маленький уголёк упал на юбку. Я успела вскочить, сбросила уголёк. Как хорошо! Он не успел прожечь мою единственную шерстяную юбку! Спасибо Лии Яковлевне, что она отпустила меня погулять! Я, кажется, совершенно успокоилась. Константина Юрьевича нет! Как нет уголька, который я затоптала ногой. Он хотел, но не успел прожечь мне душу. Осталось лишь тёмное крошечное пятнышко, как на юбке. Наконец, повеселев, я вновь звоню в квартиру Лии Яковлевны.
- Ну, как, Натэллочка, работать будем? – спросила она на пороге.
- Будем! – ответила я радостно и осеклась...
В комнате спиной ко мне за столом сидел Константин Юрьевич и обедал.
- Ну, и хорошо! Извините, что накричала на вас... Садитесь, пообедайте с нами, - сказала Лия Яковлевна, беря чистую тарелку для меня, - а потом продолжим.
- Нет, нет... спасибо, - поспешила я отказаться. – Я только что поела... В столовой...
Одна мысль о том, что надо будет сесть с ним за один стол, вызвала во мне приступ тошноты. Ананасы в шампанском запрыгали перед глазами, корча мне старческие рожи.
Я села на диван спиной к столу и начала лихорадочно вспоминать текст рассказа. Но слова терялись... «Беги! Надо сбежать!» - стучало в голове. – Куда угодно! Хоть к реке из рассказа! Тебя в комнате нет... Ты в деревне...»
И вот я уже несусь к реке, палкой яростно сшибая ненавистный репейник. Вот и река... На берегу, мальчишка удит рыбу... Нет... Не мальчишка... Это я ловлю рыбу. Солнце печёт темечко. Я – деревенский мальчишка – ловлю рыбу. На кукане уже немалый улов окуньков, а последний подлещик ещё трепыхается на крючке. Только что он слопал жирного опарыша, за жадность и наказан. Под большими, пыльными лопухами на середине горки прячется мой враг, рыжий кот-ворюга. Прищурив свои наглые зелёные глаза, он делает вид, что спит. Но меня не обманешь! Я знаю, что ему нужен мой кукан с рыбой. Кончик хвоста у него подрагивает, а лапы то выпускают, то убирают когти от нетерпения. Ждёт, чтобы я зазевался, и он бы сцапал мою добычу...
- Как ты себя чувствуешь, девочка? – прервал мои видения голос Константина Юрьевича.
Я открыла глаза и увидела, что он тянет руку к моей ноге, чтобы погладить. Омерзение охватило меня, я вскочила, уронив книги, лежавшие на диване, отшатнулась и, как змея, готовая ужалить, прошипела:
- Не прикасайтесь ко мне!
Из-за занавески выглянула Лия Яковлевна:
- Костя, ты пообедал, так иди по своим делам. Нам надо работать.
- Да, да... Натэллочка полна сил и рвётся в бой, - переведя мою агрессию в шутку, рассмеялся он. – Ухожу... Не буду вам мешать.
Лия Яковлевна помыла посуду и, вытирая руки полотенцем, вышла, наконец, из-за занавески.
- Ну, где ваше плохое настроение?
- За сценой, - выдохнула я, пытаясь унять дрожь.
- Вот и хорошо. Попробуем ещё раз всё проработать. Начните с рассказа Паустовского.
- «Кот-ворюга», - начала я, вновь превращаясь в деревенского мальчишку.
- Хорошо, Натэлла, - сказала Лия Яковлевна в конце занятия. – Теперь я почти спокойна. Только не забудьте перед экзаменом своё настроение оставить на улице. Да! И ещё... Если Константин Юрьевич предложит вам ему позировать, не соглашайтесь. Даже за деньги не соглашайтесь. Если вам нужны будут деньги, я вам одолжу, сколько надо и на любой срок.
Я удивлённо посмотрела на Лию Яковлевну, но она уже отвернулась к столу, накладывая мне в кулёк печенье к чаю.
- Вы так и не пообедали, - сказала она. - Вот, возьмите с собой. Это вам премия за отличное чтение, - и, сунув мне в руки кулёк, проводила до дверей. – До завтра, Натэлла! До свидания...
Я шла по набережной, куда глаза глядят. Слёзы текли и текли по щекам... Милая, чудная Лия Яковлевна! Ваше предостережение опоздало! Ваш муж оказался хитрее, а я глупее, чем вы думали...
Я, вдруг, поняла, что случившееся не только моя беда, но и беда Гены. Его образ с печальными, полными укора глазами, встал передо мной. И невозможность сказать ему, как тогда во дворе, «Прости, я дура», терзали душу.
Я же знала, что согласилась позировать, потому что лестно, так лестно быть запечатлённой на картине настоящего художника! Да, и жадность к деньгам подстегнула согласие. И вообще, я уже давно недостойна Генкиной светлой любви, потому что никакая усталость от занятий и работы не могла сдержать порывов неистребимого женского кокетства, желания ещё и ещё раз пройти по тонкому чувственному лезвию и не упасть. Храня свою девственность, я позволяла чужим мужским рукам стирать с себя тончайший покров невинности.
Давно забыт мой комплекс некрасивости, непривлекательности. Оказалось, что я нравлюсь многим мужчинам, что их желание быть со мной часто даже выгодно. Как приятно за чужой счёт вкусно поесть в кафе, ресторане, да, просто в столовой! И как весело обманывать жадные мужские руки, хватающие по инерции воздух, а не меня, ведь мой след давно простыл...
Совесть всё жалила и жалила мне сердце, вызывая горький плач раскаяния. Спрятать свой позор невозможно. Вот и люди уже на меня оглядываются... Я спустилась на причал. Только что, радостно прогудев, от него отчалил теплоход с весёлыми людьми. Река подмигивает им золотыми солнечными бликами, а я всё не могу сдержать слёз...
- Плачь, плачь, девушка! – говорю я, седая старуха из сегодняшнего времени. - Только не принимай свои слёзы за покаяние. Это слёзы не очищения, а досады. Твоя совесть вызвала бурю эмоций, но так и не достучалась до разума. Ведь я знаю, какое решение ты примешь, и сколько бед из-за него тебе ещё предстоит пережить. Малодушно скрыв правду от самых дорогих тебе людей, мамы и Гены, ты продолжишь искать в этом мутном водоёме вокруг искусства струю почище. И только совесть – это свидетельство присутствия в тебе духа Божьего – не даст упасть на дно...
Ты этого пока не знаешь, не понимаешь, но еврейская пословица гласит: «Чего не может постичь ум, сделает время».
Свободное копирование
