На следующий день ровно в 11 часов я позвонила в дверь мастерской.
- Благодарю за точность, - сказал Константин Юрьевич. – Погода сегодня чудная, много солнца, а это очень нужно для работы. Проходите... За ширмой можете раздеться и приступим. Солнечное время терять нельзя.
Я быстро переоделась и вышла из-за ширмы.
- Встаньте на подиум и повернитесь в пол оборота к окну.
Он сел с альбомом и карандашом на диван метрах в трёх от меня и стал рисовать, но через минуту раздражённо бросил.
- Нет! Так не годится! Снимите лифчик и трусики. Мне нужны чистые линии фигуры, а не ваши перетяжки и резинки... Отвратительно выглядит!
Пока я опять переодевалась, он сердито постукивал карандашом по альбому, озвучивая упущенные секунды работы.
- Вот так лучше, - оглядев меня всю, сказал Константин Юрьевич и начал рисовать.
Я стояла, боясь пошевелиться, хотя очень хотелось рассмотреть его огромную мастерскую с двумя большими окнами и высоким потолком. На стенах висели акварели и графика, но, что на них нарисовано, видно было плохо. Минут через десять Константин Юрьевич опять бросил рисовать и заворчал:
- Нет... Так нельзя... Расслабьтесь! Наполните себя чувством! Мне нужно живое тело, а вы стоите, как истукан. Вы же актриса!.. Где ваша энергия?! Где радость жизни?! Вчера вы были совсем другой, живой, пластичной...
«Чего он хочет? - лихорадочно думаю я, - Позу? Динамичную позу?.. Что придумать?» Солнце било через окно прямо мне в лицо и подсказало, - «Загорай! Радуйся теплу!» Я подняла руки, заломила их за голову, зажмурилась, приподнялась на цыпочки и отдала всю себя этому весеннему, радостному теплу.
- Хорошо! Хорошо! Застыньте так... – довольно забурчал он и стал быстро, почти лихорадочно, рисовать.
Но через минут пять я устала стоять на цыпочках и потихоньку стала опускаться на стопу.
- Не двигайтесь! – нервно прикрикнул он. – Ещё минутку потерпите... Так, смените позу...
Я вспомнила свой недавний поход в Пушкинский музей изобразительного искусства и стала воспроизводить позы статуй и женских фигур на картинах. Константин Юрьевич был доволен и, рисуя, приговаривал:
- Хорошо! Не двигайтесь! Больше прогнитесь! Ах, какая фигурка! Какое тело! Вас, девочка, лепить надо, лепить...
Прошёл час. Константин Юрьевич захлопнул альбом и весело спросил:
- Ну, как,устали?
- Немного...
- Давайте отдохнём! Вы очень хорошо работали. Сможете после перерыва ещё часик мне уделить?
- Смогу. Только в пять часов я обязательно должна быть у моих кукольников, у них сегодня концерт. А живут они на Новокузнецкой.
- Понимаю, понимаю... Я вас в два часа отпущу. Вот, накиньте мой тёплый халат, а то, не дай бог, простудитесь.
Он накинул мне на плечи халат, в котором я сразу «утонула», и пригласил сесть к столу. Чтобы дойти до стола и не волочить по полу длинный халат, пришлось взять его полы в руки, поднять вверх и зажать подмышками. Идти было неудобно, и я, видимо, выглядела очень смешно.
- Простите, что халат несколько великоват, - улыбаясь, извинялся Константин Юрьевич, - идите, идите к столу, не смущайтесь... Вы любите ананасы в шампанском? – спросил он, ставя на круглый столик стеклянные вазочки на высокой ножке. В Риге в таких вазочках подавали в кафе мороженое.
- Не знаю... Ананасы никогда не ела, а шампанское один раз пила, но оно мне не понравилось, кислое оно и газировка в горле застревает.
- Да! Опыт не удачный... Вы, вероятно, пили сухое шампанское, а сейчас попробуете сладкое. У меня есть уже открытая бутылка, газ, надеюсь, ушёл. А я, если позволите, себе налью «газировки», как вы говорите. Люблю, чтобы шампанское было только что открыто, играло в бокале.
Он начал открывать банку с ананасами, а я всё смотрю на картинки. Они висят высоко и далеко, но очень хочется их рассмотреть.
- На стенах висят ваши работы? – спрашиваю, не скрывая любопытства.
- Подойдите, подойдите... Не стесняйтесь, - угадав моё желание, разрешил Константин Юрьевич. – Графика моя, а акварели друзья надарили.
Воюя с халатом, я подошла к картинам.
- Ой! А эти рисунки я видела в книге повести Гоголя! Вот Нос, вот Вий...
- Что вы говорите?! – засмеялся Константин Юрьевич, - Значит, вам попалась книга мною оформленная... Я ведь художник-иллюстратор, и мои работы выходят миллионными тиражами.
Акварели были очень хороши. Российские пейзажи и какой-то старый русский город с церковью вдали были полны светлой, спокойной грусти... Хотелось смотреть и смотреть на них... Я обернулась, чтобы поделиться своим впечатлением. Константин Юрьевич помешивал ложечкой в моей вазочке, но, заметив мой взгляд, весело сказал:
- Посмотрели? А я изгоняю газировку из вашего шампанского. Садитесь, всё готово.
Ананасы были очень вкусные, а шампанское сладкое и тоже вкусное... Константин Юрьевич смеялся, шутил, и всё подкладывал, и подкладывал мне новые ароматные кольца.
- Сколько вам лет, Натэллочка?
- Через месяц будет двадцать один...
- Неужели?! – удивился он, - Так вы совсем взрослая женщина, а непосредственны, как ребёнок! Ешьте, ешьте на здоровье, - увидев моё смущение, засмеялся он. – Рекомендую шоколад... А шампанское надо выпить до дна... Вот так... Хорошо... А теперь закусите шоколадкой, тоже очень вкусно!
Примерно через полчаса мы опять начали работать. Минут через десять-пятнадцать, подчиняясь просьбе Константина Юрьевича сменить позу, я почувствовала, что не могу двигаться. Ноги как бы исчезли, руки тоже упали и не было сил их поднять. Казалось, всё тело онемело, куда-то исчезло, и я упала прямо на руки Константину Юрьевичу.
- Ах, девочка, - перенося меня на диван, засуетился он, - как быстро ты сломалась...
Всё тело моё испарилось, вот уже исчезает и лицо, только мозг равнодушно фиксирует происходящее.
- Какая ты слабенькая... Я совсем мало тебе налил... Сейчас, сейчас я тебе помогу, - говорит он, стягивая с меня костюм, - Ты дыши, дыши спокойно...
Вот уже костюма на мне нет, но мне всё равно. Потихоньку исчезает и моя голова... Я вижу голого Константина Юрьевича... Огромная чёрная глыба накрывает меня и вталкивает во мрак... Меня больше нет... Только очень далеко где-то слышу чей-то голос:
- Девочка! Невероятно... В 21 год...
Вдруг, во мраке кто-то наносит мне страшный удар по голове. От потоков крови по лицу возвращается тяжесть головы, но с дикой болью. Я открываю глаза... Надо мной лицо какого-то старика, который суёт мне в нос, отвратительно резко пахнущую, склянку, а кровь заливает мне уже плечи, грудь...
- Слава Богу! Очнулась, - говорит старик, массируя мне руки, тело.
Я узнаю старика... Это Константин Юрьевич. Его глаза внимательно смотрят на меня и на потоки крови, текущие по моим шее, рукам и телу...
- Такой долгий обморок!.. Я уже думал скорую вызывать...
Очень болит голова. Руками пытаюсь стереть с себя струйки крови... Посмотрела на ладонь – она чистая. «Что же это? Кто меня ударил? Я чувствую, что кровь хлещет из затылка, а ладонь чистая... Голова болит ужасно» - так возвращалась ко мне способность мыслить.
- Натэлла, уже два часа дня... Вам пора уходить... Вы встать можете?
Кажется, тело вернулось, я даже могу двинуть ногой, но голова... голова... «Два часа дня... Сколько же меня не было? Почему? Это был не обморок... Я знаю, при обмороке кружится голова и всё кругом, а тут я просто исчезла... Что это? Надо собрать силы и встать... Сегодня концерт... Надо встать... Встать!» - приказываю я себе, но голова... голова...
Константин Юрьевич приносит мне мои вещи.
- Одевайтесь. Вот ваши вещи, - помогает мне сесть, - Подышите... Глубоко вдохните и выдохните, - дышит вместе со мной, - Ещё раз... Вдох глубокий, выдох...
Я уже могу шевелиться, но от вдохов и выдохов, от движения раскалывается затылок. Собираю всю свою волю и медленно начинаю одеваться. «Если двигаться медленно, - говорю я себе, - ты сможешь одеться и встать. Ты должна... Концерт... Тебя ждут люди... Встань!»
Константин Юрьевич деликатно вышел, а я медленно одеваюсь, встаю, но теперь болит не только голова, но и тошнит.
- Где у вас туалет?.. Мне плохо...
Константин Юрьевич услыхал мой слабый зов, проводил в туалет... Вот уже вся кислота с ананасами – в унитазе... Стало чуть легче, и я попила воды из-под крана... Сходила по-маленькому и увидела в унитазе лужицу крови... «Месячные?.. Но они кончились неделю тому назад...» - недоумеваю я. Вдруг, мгновенно, как тот удар во мраке, в мозгу вспыхнули последние картинки перед моим исчезновением... Ужас охватил меня... Этот старикан?!.. Он посмел?! От страшного предположения, от головной боли меня затрясло. Я вошла в комнату. Константин Юрьевич смотрит в окно.
- Что вы сделали?! – в отчаянии, еле слышно, говорю о своей догадке, - У меня кровь...
Повернувшись ко мне, но на меня не глядя, он спокойно отвечает:
- Я ничего не сделал. Наверное, у вас началась менструация.
- А чёрная глыба... Потом ваши, кажется, слова: «Девочка! 21 год!», - неуверенно, сбитая с толку его спокойствием, пытаюсь напомнить происшедшее.
- Да, эти слова я говорил... За столом... У вас, Натэлла, от обморока всё в голове перемешалось. Скоро три часа... Возьмите деньги на столе и идите, а то опоздаете на работу.
На столе лежали 15 рублей, я взяла 5 и ушла.
Чувство непоправимого несчастья, дикая боль в затылке не покидали. Не было сил ехать с пересадками на Новокузнецкую, да и люди, как мне казалось, видели мой позор... Я впервые взяла такси и доехала до дома кукольников. Дверь открыла Елена Сергеевна. Она сразу увидела моё состояние и всполошилась.
- Что с вами, Натэлла?! Вы заболели? Вы вся красная, дрожите...
- Голова очень болит, - отвечаю, еле шевеля губами, - так болит, что говорить не могу...
По-матерински Елена Сергеевна прикоснулась губами к моему лбу, посмотрела горло.
- Нет... Кажется, это не простуда...
Она достала откуда-то аппарат и померила мне давление.
- 160 на 90... Это высокое давление... А какое у вас обычное?
- Не знаю... Однажды в Риге мерили... Кажется, было 110 на 70...
- Так. Сейчас примите мои таблетки... У меня тоже высокое давление, и я их постоянно принимаю. Если через час не поможет, вызовем скорую. А пока, ложитесь, постарайтесь уснуть... До пяти ещё целый час, так что есть время...
Укрыв меня пледом, ещё раз попробовав губами мой лоб, она села рядом, как мама. На душе стало спокойнее, и я заснула.
Проснулась, когда за окном почти стемнело. Елена Сергеевна сидела за столом и обклеивала пластилиновую голову обрывками газетной бумаги. Я уже знала, что так делаются головы кукол из папье-маше... «Концерт!» - вдруг вспомнила я и быстро встала.
- Проснулись! Как хорошо! – засуетилась Елена Сергеевна. – Как вы себя чувствуете?
- Хорошо. Но концерт! – испугалась я, понимая, что мы опоздали.
- Мы поехали без вас, не стали будить. Концерт прошёл хорошо, не волнуйтесь.
Из-за шкафа выглянул Анатолий Михайлович:
- Проснулись?! Как вы себя чувствуете, Натэллочка?
- Спасибо. Уже хорошо. Голова не болит, но какая-то лёгкая... пустая...
- Лена, смерь ей давление ещё раз, - попросил Анатолий Михайлович.
Но просить об этом было не нужно. Елена Сергеевна уже пристраивала аппарат к моей руке.
- 120 на 80... Отлично! – радовалась она. – Теперь надо поужинать... Я уверена, что вы сегодня ничего не ели!
Есть не хотелось, но чтобы не обижать мою спасительницу, я согласилась. А за ужином Елена Сергеевна шёпотом спросила:
- Что с вами случилось сегодня? Давление просто так не повышается...
Я промолчала. Что я могла ответить? Понимая, что со мной случилась непоправимая беда, я всё-таки не была в этом уверена. Может и впрямь, мне всё это почудилось?.. Но тут же мозг предъявлял абсолютно реальные картинки – голый Константин Юрьевич, ложечка, изгоняющая газ из шампанского, кровь...
- Ладно, не рассказывайте... Но я всё-таки волнуюсь, сможете ли вы доехать сама домой? Может быть, останетесь ночевать у меня?
- Спасибо вам за всё, Елена Сергеевна. Мне уже лучше, почти нормально... Я поеду... Спасибо...
Проглотив комок горя, застрявшего в горле, я поцеловала Елену Сергеевну и отправилась домой.
Свободное копирование
