Уже летом того же года Н. Ф. Монахов появился на сцене "Буффа". "Энто, действительно", -- радовался Тумпаков и барабанил толстыми волосатыми пальцами по буфетному столу у себя на веранде.
И манерами своими, и тоном, и исполнением Н. Ф. Монахов произвел на меня самое приятное впечатление. Он действительно был очаровательный "сказитель". Слова вылетали из уст его кругло, до краев наполненные содержанием, как будто автономные, независимые от ритма и мелодического рисунка музыки, и в то же время крепко, верно и неразрывно связанные с музыкой. Он сказывал и выразительно, и ненавязчиво, и в этом сочетании выразительности и ненавязчивости были главное свойство и пленительная черта его сценического таланта.
На первом же спектакле я простил Николаю Федоровичу его "Монахова".
Какой такой был на Александринской сцене Монахов -- мы "не вемы", а этот подлинно хорош и обаятелен.
Успех Н. Ф. Монахова определился сразу. Он быстро затмил ожиревших, обрюзгших, хриплых опереточных простаков, носивших тысячные перстни и терроризовавших антрепренеров бесконечными бенефисами и бенефисными поборами. В год два Николай Федорович стал "любимцем публики", то есть получил патент на звание баловня.
Обыкновенно с этого момента в жизни опереточного актера начинался крутой поворот: ролей он больше не учил, стрелял со сцены глазами в калашниковских дам, унизанных бриллиантами, и ночи играл напролет в клубах. Н. Ф. Монахов, к удивлению театралов, и в этом отношении оказался сам по себе; продолжал работать не с меньшим рвением и жил более или менее замкнутой жизнью. Это был совершеннейший аэролит, упавший с опереточного неба, -- серьезный человек на амплуа опереточного простака, в духе и жанре французского актера, который тем легкомысленнее и игривее на сцене, чем положительнее и рассудительнее в жизни.
Эстрада дала Монахову, быть может, самое главное, что нужно актеру: искусство фразировки. Для куплетного исполнителя внятный и всем доступный говорок -- сказительство -- есть орудие ремесла. Музыка дает не столько мелодический, сколько ритмический рисунок. В пределах метра исполнитель может даже пренебрегать строгим чередованием тональности ради выразительности передачи. Это специальное требование куплета приучает к исключительной выпуклости сказа. А сказ для актера -- это три четверти успеха. Сколько я знал великих актеров и выдающихся актрис, которые обязаны своей славой и своим успехом куплету! Куплет из старого водевиля вскормил Савину, Давыдова, Медведева. Еще раньше Щепкин, Мартынов -- все в большей или меньшей степени -- прошли курс своего совершенства у куплета. Исчез куплет -- пропал актер, и стал циркач.
У Монахова в этом смысле был общий со многими великими актерами родоначальник. Он пел, то есть говорил куплеты уже тогда, когда они исчезли в театре и, незаслуженно обиженные и презираемые, ютились на подмостках эстрады.
Итак, Монахов -- премьер оперетки. Он поражает своей легкостью -- не беззаботностью и "жманфишизмом", который в переводе на русский язык означает "наплевизм", а грацией исполнения, безусильным, как будто, одолением препятствий и всяческого сценического сопротивления. Развязность его опереточной игры, как, например, в оперетте "Король веселится", -- роль, в которой он выступал бесчисленное множество раз, -- есть, в сущности, "развязанность", то есть виртуозное, огромным трудом выработанное, точно рассчитанное, как у акробата математически рассчитаны разбег и полет, -- виртуозное мастерство, овладение "материалом".
Это -- не самодельщина и не всамдельщина, то есть натура, но искусство, -- "идея" развязности, а не развязность, показательная форма развязности. Словом, -- это художество, искусство, прообраз и отвлечение жизни, красота. У многих опереточных простаков был и голос лучше, да и веселость была не малая, и комизмом их природа не обидела, но не было "монаховской" умеренности, законченности и грации.
Свободное копирование
