Киев. 1880-1892 - 5

 В январе в Киеве гастролировали г. Писарев и г-жа Глама-Мещерская, но их успех, в сравнении с успехом предыдущих гастролеров, был незначителен.

 В том-же январе впервые, после долгаго перерыва, выступила малорусская труппа Кропивницкого, в составе которой находились Садовский и Заньковецкая. Труппа эта была гораздо удовлетворительнее всех последующих и по той простой причине, что в этой труппе были соединены все лучшия силы. В то время это была единственная малорусская труппа. Впоследствии, когда она распалась на несколько, при чем в каждой было всего по одному, по два выдающихся артиста, успех малорусских трупп был далеко не прежний. Надо еще добавить, что поклонники малорусской драмы, по крайней мере в Киеве, до того увлекались, что в каждом из артистов видели чуть-ли не гения и в овациях доходили далеко за пределы возможнаго. Я помню прощальный спектакль малорусской труппы; если-бы на сцене играли одновременно Ирвинг, Росси, Сальвини, Сарра Бернар, Пецано Гвальтиери и остальныя знаменитости, вряд-ли овации достигли-бы таких размеров, как при прощании с малорусской труппой Кропивницкого. Сначала шли подношения, затем безпрестанные вызовы, далее бросались на сцену свитки и барашковыя шапки, наконец с полсотни поклонников бросились через барьер в оркестр, а оттуда, взобравшись на сцену, стали качать артистов; увлечение дошло до того, что качали не только артистов, но и хористов, качали даже ламповщиков. В следующем году, уже при антрепризе Савина, вновь повторились овации в том-же духе и дошло до того, что администрация воспретила на дальнейшее время малорусские спектакли и только спустя много лет разрешение было вновь дано.

 Так как одновременно с малорусской труппой играла и русская, то хохломаны стали относиться к последней крайне недружелюбно и даже пошли слухи, что русские артисты, завидуя успеху малороссов, стараются вредить им на каждом шагу. Эти слухи поддерживала и газета "Заря". Особенно усилились слухи о недоброжелательстве русской труппы по следующему, простому в сущности, случаю. Как-то раз Кропивницкий и артистка его труппы Маркова возвращались в свои уборныя, после выхода на вызов публики. В тот момент, когда артисты проходили по сцене, одна сторона декорации, вследствие лопнувшей веревки, свалилась и слегка задела артистов. Быть может никто и не придалбы этому значения, но находившийся за кулисами какой-то хохломан усмотрел в падении декорации покушение на умышленное убийство, учиненное режисером Казанцевым, еге помощником Павловским и машинистом Пановым. Не прошло и десяти минут, как в театре только и говорили об этом случае и полиция нашла себя вынужденной составить протокол. На другой день в "Заре" появилась статья, где прямо указывалось, что русские артисты, питая злобу к малорусским, умышленно устроили падение декорации, с целью нанести увечья представителю малорусской труппы. Даже Кропивницкий, прочитав эту статью, сильно возмутился, и поместил в "Киевлянине" возражение, что он и мысли не допускает о каком-то заговоре, а приписывает все событие исключительно случайности. Тем не менее полицейский протокол был передан суду и в качестве обвиняемых в явной неосторожности фигурировали: Казанцев, Павловский и Панов. Первые двое были оправданы, а Панова приговорили к аресту на две недели. Дальнейший ход этого дела по суду -- мне неизвестен.

 С отъездом малорусской труппы в театре Иваненко наступило затишье, длившееся уже до конца сезона. За весь этот период я помню только бенефис Стрелковой, в который поставлена была "Свекровь" с бенефицианткой в роли княгини Тайсы и бенефис Каменского. Последний мне памятен потому, что сопровождался крупным скандалом. Каменский поставил дивертисмент, в котором, между прочим, участвовала г-жа Летар. Она исполняла какие то куплеты, до того скабрезные, что публика ее освистала. Публика вполне основательно возмутилась, ибо куплеты, по содержанию своему, были уместны разве в каком-нибудь кафешантане в роде Шато, но уж никак не на подмостках театральной сцены. Казанцев однако обиделся и по окончании дивертисмента явился в буфет, где в резкой форме стал читать наставления о неумении публики уважать в артистке женщину. Кто-то ответил, что исполнительницы куплетов, какие только что были прочитаны со сцены, не вправе разсчитывать на уважение, Казанцев возразил и закончилось все тем, что Казанцев удалился из буфета, сопровождаемый шиканьем и свистками. Эта выходка Казанцева была еще сравнительно довольно скромна. Раньше этого, во время спектаклей малорусской труппы, Казанцев позволил себе нечто похуже, нечто такое, чему я другого примера не знаю. В какой-то спектакль г-жа Летар попросила Кропивницкого дать ей главную роль в малорусской пьесе, что Кропивницкий из любезности и сделал. Не успела г-жа Летар произнести две -- три фразы, как все убедились, что она малорусским языком совершенно не владеет и коверкает каждое слово. По окончании акта, но еще до падения занавеса, раздались свистки по адресу Летар. Артистка вскрикнула и упала в, обморок, весьма может быть, нарочитый, чтобы вызвать к себе сочувствие, в виду нанесенной ей обиды. Моментально взвился занавес. Легар лежала на диване в том-же положении, в которое упала, а на сцену вышел Казанцев и заявил следующее: (привожу слова его почти буквально): "Господа, за что вы оскорбили бедную женщину? Посмотрите на эту несчастную, ведь она в обмороке; как это не хорошо; артистка старалась, хотела доставить удовольствие... и вдруг... (при этом Казанцев заплакал)... такая обида!. За что? за что? спрашиваю я вас" Ответа Казанцев, однако, не дождался, так как публика безмолвствовала, но выходка эта была по достоинству оценена местной прессой, предложившей между прочим вопрос: а говорил-ли бы Казанцев речь, если-бы была освистана не Летар, а другая артистка? Выводов из поступка Казанцева пресса не делала, да комментарии и были излишни, ибо всем было ясно, что руководило Казанцевым в его безтактной, чтобы не сказать более, выходке.