Чуть было не забыл. В составе русской драматической труппы г. Иваненко состоял и француз г-н Муратор. Что Муратор был приглашен не в силу франко-русских симпатий -- не подлежит сомнению, так как в то время о симпатиях этих еще и речи не было, но что он попал по симпатиям к нему Иваненко -- это правда. Муратор летний сезон 1881 года служил в саду "Шато-де-флер" у Жермена и изображал "Комические типы", как значилось на афише. Иваненко полюбил его за веселый нрав и постоянно проводил с ним время. Наступил октябрь, сад давно прекратил свою деятельность, но Муратор и не думал уезжать: уж очень хорошо жилось ему в Киеве. При постановке пьесы "пришла беда -- отворяй ворота", Муратор предложил свои услуги сыграть Балаисуара. Хотя он, в силу привычки и своей специальности, изобразил какого-то клоуна, но Иваненко он до того понравился, что тот предложил ему остаться в составе труппы для исполнения ролей "иностранцев". Таково было новое амплуа, придуманное Иваненко и с радостью принятое Муратором. Выступал Муратор один или два раза в месяц, но жалованье получал аккуратно и жил беззаботно. Оставался-ли он до конца сезона -- не знаю. Помню я еще актера Ильина и помню не потому, чтобы он чем либо выделялся, как актер. Нет это была крупная бездарность, но все-же досих пор у меня сохранилось в памяти одно слово, замечательно сказанное Ильиным. В пьесе "Маиорша" он играл роль слуги и в финале первого акта слово "прозевал" произнес до того хорошо, что был несколько раз вызван всем театром. Что иногда одно слово или одна только роль удается даже самому бездарному артисту -- известно всем и несколько таких примеров, лично мне известных, я приведу при дальнейшем изложении своих воспоминаний.
Я уже сказал, что Иваненко был человек очень добрый и до начала своих ухаживаний за Летар постоянно проводил время с молодыми артистами своей труппы; для него не было высшего наслаждения, как видеть вокруг себя веселящуюся молодежь. Сам он очень любил выпить в компании и компанию эту всегда составляли артисты. В карты Иваненко никогда не играл, но считал своей обязанностью устраивать для молодежи маленькую игру, при чем всех снабжал небольшими деньгами. Упоминаю я об этом по следующем поводу. Степанов очень любил играть в карты, но денег у него никогда не было, так как все его жалованье получала жена; в редком случае, когда у Володи заведется несколько рублей, он просил не говорить об этом жене, ибо "отнимет". Водились-же у него деньги исключительно тогда, когда он выигрывал в карты и, по природе очень добрый, он на выигрыш всегда угощал товарищей. Как-то раз, во время карточной игры, он взял у Иваненко в счет жалованья десять рублей и проиграл их. Обстоятельство это сильно его огорчило, так как при получении жалованья придется вручит жене на десять руб. меньше, что повлечет за собой семейное недоразумение. Чем ближе подходило время выдачи жалованья, тем Степанов становился мрачнее, наконец 1-го числа он сразу ожил и заявил мне, что придумал такую комбинацию, которая не только вернула ему десять рублей, но еще дала излишку рублей в двадцать. Комбинация эта состояла в следующем: у жены Степанова хранились какие-то процентные бумаги, Степанов явился встревоженный домой и заявил жене, что бумага их сильно упали и что если их не продать теперь же, немедленно, то можно много потерять. Испуганная жена тотчас-же вручила мужу бумага с тем, чтобы их продать. Операция прекрасно удалась, так как бумаги и не думали падать и Степанов на этой "биржевой сделке" выручил тридцать рублей.
Как актер Степанов не выдвигался дальше полезности но к сцене относился серьезно, а за товарищей всегда стоял горой и званием артиста очень гордился. Как-то раз был такой случай. Степанов с некоторыми товарищами и Иваненко поехали в "Шато", где, заняв столик, мирно беседовали за выпивкой. За соседним столиком какая то компания золотой молодежи, попивая шампанское, отпускала остроты по адресу актеров. Степанов, услыхав это, поднялся с места, и, подойдя к соседнему столику, очень спокойно заявил, что если остроты будут продолжаться, то он не берет на себя ответственности за могущия быть последствия. Кто-то из компании в резкой форме предложил Ссепанову удалиться, иначе будет в него стрелять, причем вынул из кармана револьвер. Степанов не растерялся, а вырвав из рук револьвер, заявил, что стрелять он небудет, но не ручается, что этим револьвером изобьет первого, кто будет дурно отзываться об артистах в его присутствии. Кончилось тем, что вся компания извинилась за резкость выражений и тогда только Степанов возвратил револьвер. Не называю фамилии этих господ, так как они до сих пор занимают видныя места в Киеве и считаются большими театралами.
Степанов по отношении к приятелям никогда не кривил душой. Если-бы он относился безразлично к эксплоатации Иваненко г. Казанцевым и г-жей Летар и сблизился с этой парочкой, его материальное положение несомненно улучшилось-бы, но он с первого-же момента, как заметил облаву на Иваненко, стал во враждебныя отношения к Казанцеву и, не стесняясь, открыто это высказывал. Казанцев, видя в Степанове препятствие своим планам, принимал все меры, чтоб с ним подружить но когда это не удалось, он стал на каждом шагу делать ему неприятности, разсчитывая этим путем выжить его из труппы. До каких мелочей доходил Казанцев видно хотя-бы из того, что когда жена Степанова проходила как-то через сцену, Казанцев обратился к ней с замечанием, что посторонния лица ходить за кулисы не вправе, а потому "не угодно-ли ей будет удалиться". Кончилось тем, что вместе с г-жей Степановой, как я уже заметил, удалился и Степанов.
Как уже сказано, на месте Иванова-Кезельского в декабре того-же года, явился на гастроли Чарский, жена которого служила в Киеве у Сетова в составе опереточной труппы, Чарского-же сопровождала г-жа Лола. Во время гастролей Чарского она выступала в двух пьесах: "Гамлет" и "Листья шелестят" и имела довольно значительный успех. Об успехе Чарского нечего и говорить: да и как могли киевляне не принимать восторженно артиста, которого они незадолго до этого приезда на руках носили в буквальном смысле. Он служил тогда в летней труппе г. Сетова и после исполнения им роли Короля Лира публика бросилась на сцену и, усадив артиста в кресло, изображавшее трон Лира, вынесли его из театра. Процессия эта напоминала египтян, чествующих Радамеса после победы над эфиопами.
Свободное копирование
