Еще в бытность мою в Харькове мне нередко приходилось встречаться с Евлалией Павловной и в беседах с нею слышать, что она разочарована жизнью, она замужем за каким-то итальянцем, кажется доктором, что с мужем не живет и что истинной любви никогда не знала. То, что я передаю здесь по воспоминаниям в трех строках, было, конечно, высказываемо в продолжительных беседах, с разными комментариями. Благодаря громадному успеху Кадминой, как артистки, вся, так называемая, золотая молодежь в Харькове стремилась к знакомству с ней; к знакомствам этим Кадмина относилась очень равнодушно и никого из ухаживателей не выделила. Спустя уже долгое время стали говорить, сначала в закулисном мире, а затем и в городе, что артистка особенно отличает одного господина из высшего общества. До летняго сезона 1881 г. я с Кадминой больше не встречался. В этот сезон, как я уже сказал, Кадмина служила у Форкатти в Одессе и я с ней встречался почти ежедневно, она была постоянно очень весела. Между прочим она говорила мне, что из Одессы едет в Харьков, куда ее влекут ее сердечныя дела и где она будет служить в драматической труппе Медведева; хотя последний держал там и оперу, но с оперой она покончила на всегда. В ноябре того-же года, когда я жил уже в Киеве, мне сообщили, что Кадмина в Харькове отравилась и что обнаружилось это на сцене, во время представления пьесы "Василиса Мелентьевна", в которой она играла заглавную роль. Выяснилось, что 4 ноября- за час до спектакля, она отравилась фосфором. Когда ее привезли домой и театральный врач Моравский предложил противоядие, артистка отказалась принимать лекарство, выразив твердое намерение умереть. Мучилась она несколько дней и когда у нее явилось желание жить -- было уже поздно! Скончалась она 10-го ноября. После смерти Кабиной, последовавшей, как пишут в некрологах, после продолжительных и тяжких мучений, в печати появилась масса известий об этом прискорбном случае; как ни разноречивы были разяснения причин смерти выдающейся артистки, но ясно было одно, что артистка лишила себя жизни вследствии несчастной любви, неоцененной и не понятой тем, кому она себя отдала. Но полно, так-ли это? Я имею основания утверждать, что Кадмина, решившись на самоубийство, не имела к тому серьезных причин, что покушение это было следствием минуткой вспышки взбалмошной женщины, каковой Кадмина всегда и была. Безспорно жаль талантливой артистки, столь трагически умершей на 28-м году от роду (она родилась в Калуге в сентябре 1853 г.), но обвинять в данном случае Кого бы то ни было в смерти артистки -- нельзя.
Перед выездом моим из Одессы я не мог, конечно, не посетить Николая Карловича Милославского, проживавшего на даче. Хотя он чувствовал себя на столько плохо, что на театральных подмостках выступать уже не мог, все же его часто безпокоили просьбами принять участие в том или ином спектакле. Особенно надоедали местные авторы, прося сиграть в их пьесах. Милославский всегда отказывался, заявляя, что и здоровым то он никогда не выступал в пьесах местных авторов, а тем более не выступит теперь, будучи больным.
Какой-то местный автор, обидевшись за отказ Милославского сиграть в его пьесе главную роль и желая его сконфузить, обратился к нему с следующим предложением: "Если Вы, Николай Карлович, не можете сиграть в моей пьесе главную роль, то не сиграете ли Вы в ней небольшую роль барабанщика?
-- "Барабанщика"! невозмутимо ответил Милославский, "охотно, но с одним условием".
-- Каким?
-- Если Вы будете изображать... барабан!
Я уже неоднократно в своих воспоминаниях указывал на находчивость Милославского. Приведу еще один случай, который я вспомнил, посетив Милославского перед выездом своим из Одессы.
Лежал он в постели бледный, худой, изможденный, еле говорил, тяжело дышал. Таким Точно видел я его много лет назад на сцене, когда он Играл в "Разбойниках" старика Моора; при этом произошел следующий инцидент: когда артист произнес слабым, еле слышным, голосом какую-то фразу, с галереи послышалось "громче! не слышно"!
-- "Не могу громче" ответил Милославский "попробуйте, как я, несколько суток провести в подземельи и ничего не есть -- совсем голоса не будет, а я хоть шопотом, а все же говорю"!
Нечего прибавлять, на сколько эти слова Милославского произвели фурор; публика забыла, что на сцене старик Моор, а восторгалась находчивостью своею любимаго артиста.
Заканчивая воспоминания об Одессе в период деятельности Милославского, мне остается пожалеть об у одном, что я не могу привести всех случаев, свидетельствовавших об остроумии и находчивости этого знаменитаго артиста. Я свои воспоминания излагаю не по заметкам или запискам, ибо я таковых никогда не вел, а исключительно по тем данным, которые мне удается в настоящее время возстановить в памяти.
Свободное копирование
