Во время антрепризы М. Крона кассиршей состояла, служившая у Милославского, Марья Александровна Злочевская. Публика ее очень любила и все бенефисы ее давали полные сборы. Желая взять сбор в один из утренних спектаклей. М. Крон предложил Марье Александровне поставить его ее бенефисом с тем, что она получит половину сбора. На долю Марьи Александровны пришлось более 500 р. Милославский явился в кассу и спросил кассиршу, росписалась ли она в получении денег. Получин утвердительный ответь, он потребовал себе эти деньги. "Ведь вы служите у меня и всякая польза, приносимая театру вашим именем, должна идти мне" заявил Милославский и, забрав у Марьи Александровны 500 руб., уехал. Впрочем, и ему тоже как-то раз удружил кассир.
До Марьи Александровны у Милославского состоял в этой должности некий Шестериков, залог которого, в две тысячи рублей, находился у антрепренера. Когда Милославский перестал платить жалованье, артисты предложили ему передать дело в их руки, при чем они брали на себя вести вечеровые расходы, а остатки сборов делить между собой. Милославский вынужден был согласиться. Представителями труппы были избраны: Киселевский, Самсонов и Горев. Сборы были очень хороши, но когда в кассе набралось более двух тысяч рублей и Самсонов явился за- получением денег, то их не оказалось. Кассир заявил, что деньги им потеряны и попросил пополнить эту потерю из его залога, хранящегося у Милославского. Конечно, в потерю эту никто не верил, все поняли, что кассир, видя шаткое положение Милославского, счел за благо, путем вымышленной потери, спасти свой залог, что ему и удалось. Случай этот сильно разстроил планы Милославского, обвиняться в растрате залога ему было неудобно и он, скрепя сердце, отдал деньги. Хотя случай этот имел место в 1875 г., но еще в 1881 г., как только заходила речь о каком-нибудь кассире, Милославский всегда вспоминал о Шестерикове и с досадой прибавлял: "я, считавший себя первым мошенником в мире и вдруг -- был так обманут, мог-ли я думать, что меня кто-нибудь обойдет"!
Как я уже заметил, в числе представителей от труппы, после удаления Милославского, находился и И. П. Киселевский, которого Милославский очень любил и которому сильно покровительствовал, видя в нем выдающегося артиста. Участие Киселевского в числе представителей от труппы сильно его оскорбило; он никак не мог примириться с мыслью, что лучший его друг пошел против него; он не хотел сознавать, что со стороны Киселевского этого требовала необходимость хоть что-нибудь получать, ибо положение было критическое. Вскоре после удаления Милославского от дел, при чем он оставался в труппе как артист и ему было назначено хорошее жалованье, он выступил в роли Ляпунова, а Ржевского играл Киселевский. Когда в первом акте, после криков "к ответу Ляпунова", он является со словами: "я здесь, что вам от меня нужно"? и видит в толпе Ржевского, Милославский, как передавал мне Киселевский, подошел к нему и дрожащим голосом сказал: и ты, Ржевский"? В этих двух словах было столько упрека, столько горечи, что Киселевский не выдержал и заплакал, а по окончании акта счел нужным зайти в уборную к Милославскому и высказать, что чувства его к нему нисколько не изменились, а если он участвовал в постановлении артистов взять у Милославского дело, то только в силу необходимости.
Суфлером в труппе М. Крона был Михаил Николаевич Онегин. Настоящая его фамилия было-Голицын; родители его жили в Одессе, были люди довольно интеллегентные, детям своим дали приличное воспитание, но все эти дети почему-то стремились к сцене. Так как дарований ни у кого из них не было, то на сцену они не поступили, а, как-бы это выразиться, к сцене примазались: брат Онегина женился на артистке -- антрепренерше, втрое старше его; сестра связала свою судьбу с М. Н. Милославским, а сам Онегин пошел в суфлеры. Суфлер он был довольно плохой и хотя после Одессы служил в Киеве у Иваненко, но, не получив затем аганжемента, перешел в садовые управляющие, а когда появились Бишопы, Казеневы и др., то Онегин занялся е угадыванием мыслей". Когда "угадывание мыслей" перестало быть прибыльным занятием, Онегин вновь пошел в управляющие, в каковой должности пребывает, кажется, и поныне в каком-то саду в Вильно. В Одессе Онегина, как суфлера, знали мало, а больше как танцора, при чем свои хореографические способности он обнаруживал каждый вечер в кафе-шантане "Альказар", содержавшемся г. Луковичем, ныне странствующим, оперным антрепренером. В бытность свою в Киеве, Онегин также выступал на сцене как танцор, но имее соперником Блюменталя-Тамарина, сконфузился и стушевался, дальше суфлерской будки не рискуя уже показываться.
Свободное копирование
