Зимний сезон 1880--81 годов в Одессе был очень богат на театральныя представления; в течении сезона там играли пять трупп: французская опереточная, еврейская, итальянская оперная, итальянская драматическая и наконец русская драматическая. Французскую труппу сформировал Иван Яронь с кем-то в компании; она продержалась только около двух месяцев и когда в кассу стал заглядывать судебный пристав, французы, усмотрев в этом первое недоразумение, стали энергично требовать "аржанов" и на ответ: "non, monsieur"! собрали свои пожитки и уехали; французов сменила еврейская труппа, под управлением некоего Лернера и хотя дела шли блестяще, но спектакли ставились только четыре раза в неделю. На свободные три дня и польстилась г-жа Шабельская, предложив Марку Ярону составить русскую драматическую труппу. В состав этой труппы, насколько помню, вошли: Иван-Козельский, Новиков-Иванов, Красовский, М. Милославский, Селиванов, М. Дмитриев, г-жа Башинская, Виноградова, Шабельская и Мерц с дочерью.
В начале дела шли весьма недурно, но с отездом Иванова-Козельского оне ухудшились, так как репертуар был весьма неудовлетворителен. Антрепренер с одной стороны должен был ставить пьесы в угоду Шабельской, давшей деньги на предприятие, а с другой, подпав под влияние г-жи Бапшиской, должен был подчиняться и ее требованиям. В результате вся эта антреприза оказалась сплошным недоразумением. В Русском театре подвизалась итальянская опера, тоже игравшая четыре раза в неделю и Милославский предложил М. Ярону перейти из Мариинского театра к нему в Русский. Предложение это было принято и с Рождественских праздников труппа стала играть в Русском театре, причем, для водворения хоть кое-какого порядка, был приглашен режиссером А. А. Яблочкин, а для поднятия сборов H. К. Милославский. Сезон с грехом пополам дотянули, хотя некоторые из первых персонажей не досчитались при расчете малой толики. Говорю "некоторые", так как кое-кто получил даже и излишек, вероятно "по ошибке". Во время этой антрепризы в течение недели было "междуцарствие" так как антрепренер, за какое-то оскорбление действием, отсиживал семь дней в доме арестуемых. Так как антрепренером был мой брат, то я и посещал его ежедневно; он признался мне, что эти семь дней были для него самими счастливыми за весь сезон, так как никто его не безпокоил на счет денег. Вопреки установившемуся порядку, в силу которого все арестуемые усердно просят смотрителя допускать к ним побольше знакомых, чтобы разогнать тоску, брат мой, наоборот, упрашивал никого к нему, кроме меня, не пускать и был очень весел.
В составе труппы, который я перечислил выше, в числе новичков находились М. Дмитриев и дочь г-жи Мерил. Дмитриев исполнял маленькия роли и подавал надежды сделаться недурным актером на роли комиков, но драму он, видимо, скоро бросил, так как, спустя года три, я встретил его уже в составе опереточной труппы; на поприще опереточном он подвизается и в настоящее время. Г-жа Мерц была очень юная особа, маленького роста и довольно миловидная. В то время ей было лет шестнадцать и выступала она в водевилях и иногда не без успеха. Уже через много лет я снова встретил ее в Одессе, где она занимала амплуа ingenue dramatique, под фамилией Днепровой.
О г-же Бапшиской, которую я раньше знал в Харькове актрисой на маленькия роли, под фамилией Соколовой, я могу только заметить, что она не лишена была дарования и много работала, но, к сожелению, она брала на себя роли не по силам и потому виднаго успеха не имела. Больше всего говорили всегда о М., Н. Милославском, хотя он определенного амплуа не занимал и ответственных ролей не играл. О нем говорили постоянно не только в труппе, но и в публике и по весьма простой причине: он всегда опаздывал к началу спектакля и его приходилось разыскивать. Искали, впрочем, не очень долго; знали, что он любит игру на билиарде, в карты и домино, знали также и места, которые он постоянно посещал и потому, для ускорения розысков, всегда снаряжали трех послов: одного в биллиардную к Фанкони, другого в гостиницу "Франция", а третьяго в пивную Брунста и не было случая, чтобы Милославского когда-либо не находили в одном из этих трех мест. На упреки, делавшиеся ему по поводу таких опаздываний, он всегда оправдывался тем, что просил денег -- не дали, ну и пошел добывать побочным занятием. Это было, впрочем, не верно; у Милославского была просто страсть к игре и сколько отец его, Николай Карлович, не принимал мер, чтобы умерить в нем эту страсть, но ничто не помогало. Я помню такой случай: Николай Карлович дал ему 200 руб. на поездку в Москву, Миша отправился к Фанкони и в течении ночи проиграл на биллиарде все деньги. Чтобы скрыть это от отца, он в течении месяца никуда не показывался, дабы отец не узнал, что он в Одессе. Когда скрываться уже нельзя было, так как нечего было закладывать, чтобы прокормиться, Миша явился с повинной к отцу, который на сей раз уже денег в руки ему не дал, а отправил с ним на вокзал кого-то из знакомых, чтобы купить билет, усадить в вагон и тогда уже дать на дорогу несколько рублей.
У Милославского был еще сын Николай, которого он, в противоположность Михаилу, сильно не любил. В бытность его антрепренером Русского театра, Николай служил у него, получая жалованья 25 руб. в месяц. Нечего прибавлять, что при таком ничтожном окладе юноша жил впроголодь и в одну из тяжелых минуть дошел до того, что заложил, подаренные ему Николаем Карловичем, серебряные часы. Когда отец узнал об этом, он, в присутствии всей труппы, заявил, что его сын Николай украл у него часы и потому он его должен выгнать. Присутствовавший при этом М. И. Ягницкий сильно возмутился и заметил что часы эти не украдены, ибо подарены и затем добавил: " есть-же разница между заложенным подарком и кражой, за которую изгоняют из полка"! При этих словах Милославский изменился в лице и всем стало ясно, что Ягницкий намекает на случай, воспоминания о котором Милославскому не совсем приятны. С этого дня отношения Николая Карловича к сыну резко изменились и он совершенно прекратил свои на него нападки.
Свободное копирование
