В сезон 1877--78 г. за кулисами, куда я был вхож, мне часто попадался на глаза небольшого роста мальчик, сильно ухаживавший за артистами и всеми мерами старавшийся угождать им мелкими услугами. Этого-же мальчика я видал иногда и на сцене, в безсловесных ролях, а подчас и в роли, состоявшей из двух -- трех слов. В антрактах Ванька, как звали мальчика, очень гордо расхаживал по сцене и за кулисами, видимо стараясь обратить на себя внимание,-- "и я, мол, артист"! Из беседы с кем-то из артистов по доводу этого мальчика я узнал, что он сын дворника, служить в какой-то типографии и до того любит сцену, что ни перед чем не останавливается, чтобы попасть за кулисы. С тех пор прошло лет пятнадцать. В 1880 г., в бытность мою в Одессе, антрепренер опереточной труппы г. Киселевич познакомил меня с одним, как он выразился, из лучших своих артистов.-- "Иван Петрович Долин"!-- Я назвал себя.-- "А не жили-ли вы в Харькове в 1877 г."?-- "Жил" -- "И помните, конечно, того мальчика, который ухаживал за артистами, чтобы иметь право ходить за кулисы. Этот мальчик -- я"! Затем, как водится, следовал рассказ о разных мытарствах, вплоть до того момента, когда он приобрел имя артиста. Настоящее его амплуа были роли простаков, хотя, к сожалению, он брался за все, в чем, полагаю, не малая вина лежала на публике, сильно его баловавшая и потому, как любимцу, все ему прощавшая. Долин, не обладая никаким голосом, имел смелость петь Париса в "Прекрасной Елене", я даже удивлялся почему он, при своей смелости и самоуверенности, не пел партии -- Елены. Эта самоуверенность Долина сильно ему вредила в глазах товарищей, которые относились к нему крайне недружелюбно. Летом 1895 года ^Долин с большим успехом подвизался в Киеве; он часто жаловался мне на плохое состояние здоровья и все твердил, что будет серьезно лечиться; за лечение он, однако, принялся слишком поздно; спустя несколько месяцев после выезда из Киева, он скончался за границей, куда был отправлен из Одессы тамошними врачами уже в безнадежном состоянии.
На роли первых любовников был приглашен Николай Николаевич Соловцов. На вид это был очень молодой, красивый мущина, блондин и, как говорят немцы "gut gebaut" (буквально: "хорошо сколоченный"). Как и обо всех, вновь появлявшихся артистах, и о Соловцове были собраны предварительныя сведения, давшия, впрочем, мало материала: дознано было, что фамилия его Федоров, что он сын орловского землевладельца, что ему 22 года и что на сцене он уже подвизается три года. Впоследствии мне Соловцов подтвердил эти данные, разяснив, что на сцену он поступил в декабре 1875 г. в Орле 19-ти летним юношей, служил он в Орле у антрепренера Сервье, при чем одновременно с ним служили в драме Виктор Иванович Родон, занимавший амплуа фатов, Серафима Александра Бельская, игравшая в водевилях и Дольский, игравший простаков. Я потому привожу эти фамилии, что, как известно, все эти лица перешли потом в оперетку. В той-же труппе подвизалась в ролях grande dame г-жа Пальм и на амплуа резонеров Егор Чернов, года четыре тому назад служивший в Киеве у Соловцова и потому вероятно принятый им в свою труппу, что нельзя было не приютить ветерана сцены, при котором антрепренер начинал свою сценическую деятельность. После Орла Соловцов служил в Ярославле у известного антрепренера Василия Андреевича Смирнова в последний год его антрепризы; затем в Оренбурге -- у Рассказова, далее в Астрахани -- у H. К. Милославского, потом в Саратове -- у Кастровского и наконец уже оттуда попал в Харьков к Савину. Таким образом Соловцов, явившись в Харьков, не был уже новичком на сцене и успел побывать в разных концах России, совершив путешествия из Оренбурга в Астрахань, из Астрахани в Саратов и из Саратова в Харьков.
Первый дебют Соловцова в театре Дюкова состоялся в водевиле "Комедия с дядюшкой"; для jeunepremier'а выступать в роли, где приходится переодеваться, фиглярничать, наряжаться в национальный еврейский костюм и плясать -- не совсем, конечно, лестно. Чем руководствовался Савин, дав Соловцову для первого дебюта подобную роль и чем руководствовался Соловцов, согласившись выступить в такой роли -- для меня было решительно непонятно. Я помню только, что после этого дебюта публика отнеслась с недоверием как к Савину, так и к дебютанту и тогда-же я понял, что дело Соловцова в Харькове проиграно и что успеха он иметь не будет. Так и случилось. Когда Соловцов на третий день выступил в роли Карла Моора, он провалился или, вернее говоря, его провалили: С галереи все время слышались замечания по адресу артиста, замечания такого рода, что вызывали дружный смех публики. Излишне, конечно, прибавлять, что дебютант растерялся, сбился с тона, стал путаться в репликах и в конце концов был ошикан. После этого спектакля Соловцов стал апатично относиться к своему делу и хотя прослужил весь сезон, но держался в стороне и нисколько не заботился об исправлении допущенной Савиным ошибки; он не играл, а отбывал какую-то барщину; для него было совершенно безразлично, как относится к нему публика и местная пресса. После Харькова я с Соловцовым не встречался до Киева, когда он появился там в качестве представителя товарищества драматических артистов. Об этой стороне его деятельности, т. е. как об организаторе товарищества, а равно впоследствии, как антрепренера, точно также как об артисте, я поговорю в своем месте. Замечу только, что за довольно продолжительный период времени, между пребыванием Соловцова в Харькове и появлением его в Киеве, я слышал о Соловцове очень мало, как об артисте, но за то много, как о победителе женских сердец. То рассказывали, что им увлеклась известная водевильная артистка, то говорили, что в каком то из южных городов он увлек одну красавицу, мужнину жену, которая с его легкой руки пошла на сцену и многое тому подобное.