Был еще в труппе артист на роли резонеров -- Михаил Павлович Васильев-Гладков. Как актер он был весьма полезен в труппе, как человека -- его сильно недолюбливали не только артисты, но и знакомые из публики. Васильев-Гладков отличался иезуитскими наклонностями и каким-то человеконенавистничеством. Особенно возмущало всех его отношение к Громову, которого он в душе ненавидел за его выдающийся успех и под видом дружбы сблизился с ним, постоянно напаивая. Видеть Громова пьяным и учиняющим скандалы доставляло Васильеву истинное наслаждение.
Режиссером труппы и артистом на роли фатов был Виктор Людвигович Форкатти. Настоящая его фамилия была Людвигов, служил он в Харькове по телеграфу и поступил на сцену, женившись на старшей дочери Дюкова, по сцене, кажется, г-же Дубровиной. В сезон, о котором я пишу, Форкатти был уже вдов и симпатизировал артистке на небольшие роли -- Анне Петровне Миловидовой. Сей "черномазенький, на ножках журавлиных", не пользовался снимпатиями труппы ни как режиссер, ни как товарищ; его считали интриганом и не без оснований. Стараясь близко сойтись с театралами и не в меру ухаживая за учащейся молодежью, в которой он искал себе поддержки, Форкатти посвящал всех в закулисные дрязга, выставляя себя жертвой безкорыстнаго служения искусству. От артистов Форкатти требовал себе какого-то полнаго подчинения и ни перед чем не останавливался, чтобы насолить товарищу, которого считал своим недоброжелателем. Даже к такой выдающейся артистке, как Ф. Ф. Козловская, Форкатти не только не питал должнаго уважения, но на каждом шагу причинял ей неприятности, выражавшиеся, правда, в мелочах, но таких, которые в закулисном мире имеют громадное значение. Такое отношение к Козловской не помешало ему, однако, на могиле артистки, произнеси" прочувствованную речь, в которой он восхвалял замечательныя достоинства почившей, как артистки и женщины. Слушая эту речь, артисты не мало удивлялись беззастенчивости своего режиссера, так легко меняющего свои взгляды, сообразуясь с обстоятельствами. Для Форкатти, страстью которого было всюду выделяться, казалось неудобным не произнеси" речи в такой торжественный момент, когда на кладбище присутствовала многотысячная толпа, а так как порицать умершую, по пословице "de mortibus aut bene, aut nihil", нельзя было, то он и произнес хвалебное слово, в искренность которого никто, из знавших его отношения к Козловской, конечно не верил.
Как артист Форкатти рекламировал себя всеми способами и даже прибегал к газетной полемике. Помню я полемику с корреспондентом "Новостей", Кузнецовым, с которым Форкатти был очень дружен, пока корреспондент, имевший безплатный билет, писал хвалебныя оды его деятельности; по какому-то случаю между приятелями пробежала черная кошка и Форкатти сразу прервал отношения с Кузнецовым, напечатав статью под громким заглавием "Маски долой"!
После это сезона я с Форкатти не встречался до 1880 г., но слышал, что в Одессе этот безкорыстный служитель роднаго искусства водворил кафе-шантан, при благосклонном участии городского самоуправления, уступившего ему для этой цели место внизу приморского бульвара, Правда, одновременно с кафе-шантаном, Форкатти держал и русскую драматическую труппу, но факт, что русский артист явился первым насадителем кафе-шантана в Одессе, весьма знаменателен. Когда в 1880 г. я встретился с Форкатти в Одессе -- дела его были очень плохи.
Постоянными посетителями его театра и шантана были кредиторы и судебные пристава и все его заботы клонились лишь к тому, чтобы успокаивать кредиторов, в чем ему весьма энергично и не без успеха помогал П. И. Романовский, состоявший при нем в качестве доверенного лица. О Романовском и его роли в театральном мире мне еще придется говорить, Главным кредитором Форкатти был богатый молодой человек М., которому он задолжал до сорока тысяч рублей. В Одессе рассказывали, что столь крупную сумму Форкатти удалось получить благодаря тому, что М. ухаживал за г-жей Миловидовой, по просьбе которой, вследствие настояний Форкатти, и давались деньги. Сопоставляя этот факт с последующим, всем известным,-- оставлением Миловидовой на произвол судьбы и в самом бедственном положении, не трудно прийти к заключению о Форкатти, как человеке.
В бытность мою в Одессе летом 1881 года, я часто бывал "в саду Форкатти", как называлось содержавшееся им увеселительное заведение, и всегда наталкивался на одне и те-же сцены: артисты требовали денег, отказываясь иначе играть, а гг. Форкатти и Романовский убеждали не делать скандала, обещая уплатить после представления. Как я уже заметил, красноречие Романовского приводило к благоприятным результатам, хотя и не всегда. Я помню такой случай: пригласил Форкатти на гастроли какого-то "человека-рыбу", с платой по 100 руб. от представления. В саду было довольно много публики, стеклянный бассейн, наполненный водой, стоял на месте, "человек-рыба" прогуливался возле бассейна, но в воду почему-то не лез. Публика стала, наконец, терять терпение, крики "пора"! все учащались, но человек-рыба попрежнему невозмутимо прогуливался. Явился Романовский и стал его в чем-то энергично убеждать, но артист был нем, как и подобает рыбе, и только отрицательно качал головой. Романовский отстал и, на вопрос публики "в чем дело"?-- мог только ответить: "не лезет.-- "Почему"?-- "Деньги требует вперед"!-- в отчаянии проговорил Романовский и убежал. Минут через пять он возвратился и от имени Форкатти, во избежание скандала, стал просить у знакомых помочь беде -- "Да чем помочь"?-- спросили знакомые.-- "Устройте подписку на сто рублей",-- пренаивно ответил Романовский. Этот ответь развеселил публику, началось собирание денег и, когда через полчаса было собрано между присутствующими сто рублей, Романовский торжественно вручил их артисту при громких апплодисментах публики. Спустя несколько минут человек-рыба весело поварачивался в воде, исполняя разные кундштуки.
А вот и еще случай, который я разскажу подробно, так как он имел важное значение для публики по своим последствиям. В один из вечеров, когда в саду собралась масса публики, явился в кассу судебный пристав Васютинский и по какому-то исполнительному листу арестовал все находившиеся в кассе деньги, Узнав об этом, артисты отказались участвовать в представлении, публика же в свою очередь, узнав об отказе артистов, направилась к кассе, требуя возврата денег. Кассир заявил, что у него денег нет, так как оне арестованы судебным приставом. Начался скандал, угрожавший принять крупные размеры. Форкатти счел за благо скрыться, а дежурный помощник пристава сообщил о происшествии ис. дол. градоначальника Одесскому коменданту Челищеву, который немедленно прибыл в сад. Когда ему доложены были подробности этого события, он потребовал от судебнаго пристава возвратить деньги в кассу, мотивируя свое требование тем, что арестованные деньги не составляют еще собственности Форкатти и потому аресту подлежать не могут. Судебный пристав не пожелал, однако, подчиняться этому требованию, заметив, что он подчинен в данном случае только суду, по предписанию которого и действует. Пререкания между судебным приставом и г.--м. Челищевым кончились тем, что деньги были возвращены в кассу, причем г.--м. Челищев принял на себя ответственность за могущия быть последствия такого распоряжения. Когда деньги были возвращены в кассу, публика устроила шумную овацию г. Челищеву, все успокоилось и представление состоялось. Событие, только что мною рассказанное, было предметом обсуждения в высших инстанциях при чем оказалось, что г.--м. Челищев был совершенно прав.
Сенатом было разяснено, что поступающия в кассу деньги составляют собственность публики до окончания спектакля и только по окончании его переходят к антрепренеру, т. е. лишь в тот момент, когда публика, за внесенные ею деньги, получает все то, что ей за ее деньги обещано.
Вообще "увеселительная" антреприза Форкатти, в бытность мою в Одессе, шла крайне неудовлетворительно; плохие сборы делала и драматическая труппа, в составе которой не было ни одного сколько-нибудь выдающегося артисте, кроме, впрочем, Е. П. Кадминой, в этот сезон покинувшей оперу и перешедшей в драму, но об этом -- впереди.
Если Форкатти и тянул дело, то разве только в тех видах, чтобы иметь возможность получать ежедневно из кассы пару целковых на пропитание. Кого мне искренно было жаль в этот период -- это А. П. Миловидову, которая, не смотря на крайнюю нужду, все-же любила Форкатти и до того была скромна в своих требованиях, что на ужин ограничивалась куском колбасы с булочкой и ютилась в квартирке, состоявшей из двух маленьких комнат.
Из Одессы я выехал до окончания летняго сезона и с Форкатти встретился спустя уже несколько лет в Киеве, куда он прибыл с товариществом артистов. Миловидовой уже не было, а ухаживал Форкатти за г-жей Маюровой, которая, как мне теперь стало известно, с тех пор и связала с ним свою судьбу.
Опять прошло несколько лет. Из газет я узнал, что Форкатти опять антрепренерствует в Тифлисе. "Жив Курилка"! мог я только воскликнуть, получив это известие.
Свободное копирование
