16 мая 1921 г.
Завтра уже неделя как уехали мама и Джон {Описка: они уехали 12 мая 1921 г. (Публ.)}. На вокзале мы были с полпятого и до 11. Около 8 началась гроза, недаром наши ехали в Двервецы.
Я сидела рядом с мамой в теплушке и мужественно болтала, на самом же деле была совсем несчастная. Уйти домой было страшно. Вот так вдруг встать и разломать всю связь с прошлым. Я встала.
Через две минуты поцелуев и благословений я уходила по лужам, а за мной, как тень, как кошмар, шагал Леон[ид] Ник[олаевич].
Я оглянулась. Непередаваемое мгновение. Так я их и вижу, может быть, в последний раз! Мама стояла у косяка теплушки, худенькая, в своей креповой шляпе, и Джон -- весь защитного цвета. Вокруг них были чужие люди. А я уходила...
/.../
Когда я разделась и легла, невыразимая тоска схватила меня еще острее, я грызла подушку, чтоб не рыдать громко, чтоб тот, противный, за стенкой не услышал. И, наконец, убежала на балкон. Вернулась в кровать.
Потом вскочила и, вся дрожа, стала натягивать чулки с твердым намерением бежать на вокзал или на Михайловскую к Мишатскому, прямо к его жене и детям, все равно.
Странно, что в тот момент я думала только об этих двух местах, как раз о тех, куда бежать я не могла.
Но мысль, что мама и Джон еще здесь, в Петрограде, под тем же небом, что эшелон еще там, где я его оставила, привела меня в душевное равновесие. Так и заснула.
Свободное копирование
