Я начала замечать, что такие люди, как фон Гроника и Уоссоны, начали обращаться со мной по-другому. Во мне видели уже не иммигрантку, пытающуюся куда-нибудь устроиться, а интересную и успешную женщину.
Скоро, однако, стало очевидно, что мой брак шатается. На радио у меня не было определенного расписания, иногда я работала вечером и даже ночью. Ребенка дома у нас больше не было, и мы были свободны в своем распорядке жизни. Когда я работала по ночам, Эйба дома тоже не было. Когда я спросила его, где он проводит ночи, он что-то уклончиво отвечал, а потом признался, что да, он «встречается» с какой-то женщиной, с которой познакомился на работе. Он заверил меня, что ничего серьезного между ними нет и что он по-прежнему меня любит.
Хотя большинство наших друзей продолжали считать нас счастливой супружеской парой, в наши отношения закралась странная неловкость. Натали жила в школе, мы остались вдвоем и вдруг обнаружили, что за семь лет, посвященных воспитанию ребенка, что-то исчезло. Мы изменились и теперь, став другими, не знали, как ликвидировать разрыв между нами. Эта неловкость пропадала, когда мы занимались любовью, но как только мы вылезали из постели, она возвращалась. В тот год мы часто устраивали званые вечера, и это бывало весело. С друзьями мы ездили в театр или в кино, и это тоже было весело. Невесело было оставаться наедине друг с другом.
Мне иногда кажется, что если бы мы могли увлечься каким-нибудь комическим или драматическим телевизионным сериалом, мы бы «выдержали бурю». Сегодня многие пары как раз этим и спасаются. Но, предоставленные сами себе, мы не смогли спасти свой утративший новизну брак. Мысль о разводе мне в голову не приходила, но я понимала, что, вероятно, пытаться и дальше стремиться к «супружескому согласию» бесполезно. Отложив всякие решения на «потом», я записалась на занятия йогой.
Эти занятия оказались курсом физической реабилитации, но помогло это и моему душевному состоянию. Я научилась сидеть на тазовых костях, ходить, двигая ногами от бедра, балансируя головой на верхушке позвоночника, держа туловище очень прямо. Это было очень интересно. Преподавательницей была немка, беженка из Берлина, хорошо образованная, тонкая и опытная женщина, которая изменила мою жизнь за первые же четыре или пять уроков. Она же порекомендовала мне своего психоаналитика. «Вас сдерживает что-то еще, кроме физического состояния», — сказала она мне, и была права.
По обычным меркам, я справлялась с жизнью вполне хорошо — у меня были семья, работа, много друзей, но только я одна знала, каких это мне стоит усилий. Я знала, что мне нужен кто-то, кто поможет мне разобраться с накопившимися за все эти годы внутренними переживаниями. Я читала Фрейда, была под впечатлением его идей и решила пуститься в рискованное путешествие в поисках самой себя.
Доктор Уолтер Клуге тоже был из Берлина. Он начал работать над моей «внутренней настройкой». Он освободил меня от постоянных грез и поместил в реальный мир.
Это было большим облегчением, большой радостью — полностью принять реальность.
Доктор Клуге был фрейдистом и даже посещал сеансы психоанализа самого Фрейда. Он неохотно согласился принимать меня три раза в неделю вместо обычных ежедневных сеансов, но велел самой заниматься между визитами. В течение часа каждый день я записывала на бумаге свои «свободные ассоциации». Я искренне увлеклась психоанализом, очень старалась и более трех лет ходила к доктору Клуге. На этом пути самопознания я боролась с драконами, охраняющими ворота моей памяти, и встречалась лицом к лицу с воспоминаниями, которые я хотела бы забыть. Я выносила приступы острой боли и отчаяния, переживая вновь некоторые моменты моей жизни, Гражданскую войну и детские страхи, что меня бросят, воевала с силами добра и зла за свою бессмертную душу, но в результате я дошла до конца, став более усовершенствованным вариантом своего прежнего «я».
Свободное копирование
