"<В. Устюг,> 23 сентября <1865 года>
Дружок мой и дорогой, родной человек Людя. Напрасно ты думаешь, что мне пришлют нагоняй. Ваши предположения с Варенькой оправдались: Маша действительно выходит за Ковалевского, и, как писал мне Варфоломей Александрович, в половине сентября должна быть свадьба. Значит, дело уже кончилось.
Ты меня, голубчик, насмешила, так что я сейчас громко расхохотался. И этому причиной твое объяснение слова "всегда". Уж как там ни объясняй, а все выходит что-то не то. Ну, да не важно; тем более что наступит же наконец пора, когда мы снова заживем вместе.
Ужасно меня огорчило известие о смерти Михайлова. Он умер брайтовой болезнью, то есть болезнью почек и общей водянкой. Я спрашивал доктора, в сознании ли умирают при этом. Он сказал -- нет и что смерть происходит от задушения. Вопрос свой я делал для того, чтобы разъяснить, мучился ли бедный Михайлов, и умер ли он в памяти. Михайлов знал, что ему не жить".
"<В. Устюг,> 30 сентября <1865 года>
Друг мой Людя! Ты не ошиблась, что известие о смерти Михайлова произведет на меня очень, очень тяжелое впечатление. Я уже писал тебе об этом. Тяжело мне было потому, что я в будущем рисовал себе яркий камелек и перед ним компанию старцев, хороших, Добрых, живущих одним миром. Теперь эта компания меньше. Ты не ошиблась и в том, что я стал еще более одинок. Сорок лет я кипятился и накидывался на людей с полной искренностью; я ненавидел ложь и обман в других, не позволял никогда их и себе. Я всегда был искренен и в этом считаю все свое достоинство. Но провинция дала мне последний урок мудрости житейской, и я утвердился теперь окончательно на той мысли, возведя ее уже в принцип, что лучше всего жить одному в своём собственном мире и держать себя подальше от того, что в провинции считается образованными манерами. Зайцев мне писал, что и Петербург занимается тем же, кидая грязью в людей, которых пустые болтуны даже и понять не могут. Ну, как не пожалеть после этого о том, что наш камелек расстраивается и убывает людей, с которыми жил бы и умер вместе! Ты пишешь, что сердце твое не принимает ничего остро, а больше уж как-то хронически. Со мной с лета началось то же самое, а с известием о смерти Михайлова я совершенно затупел к резким, острым ощущениям, как и ты. Одним словом, со мной сделалась головная реакция".
Свободное копирование
