<"Петропавловская крепость,> 5 ноября <1864 года>.
...Что ты мне не отвечаешь, как тебе понравилась статья Щапова в "Русском слове"? Представь себе, что "Русское слово" до сих пор еще не вышло и даже неизвестно, когда выйдет. Не выпускает цензура. Но за какой статьей остановка -- не знаю. Не, думаю, чтобы за моей, ибо моя отличается большой скромностью, называется "Болезни чувствующего организма" и трактует о предмете Гризиигера, то есть о душевных болезнях; но я пользовался не Гризингером, а Шилингом ("Psychiatrische Briefe"), и статья, как мне показалось, вышла интересная. Не читаешь ли ты "Отечественных записок"? По поводу какой-то статьи в "Голосе" "Русское слово" обратилось с вопросом к Альбертини, и затем в "Русском слове" было напечатано его письмо, которое ты, разумеется, читала. После этого Альбертини, конечно, нельзя было оставаться сотрудником "Голоса". "Отечественные записки" (то есть тот же "Голос", ибо там и здесь Краевский) обрушились на "Русское слово" и всех его сотрудников назвали "бессмысленными наборщиками", а про Писарева сказали, что он "отличается неподдельною глупостью". Я думаю, что браниться в такой степени совсем, не расчет, ибо рискуешь прослыть или глупцом, или сумасшедшим. Кто же не знает, что Писарев в настоящую минуту самый даровитый из всех критиков и публицистов русского пишущего люда".
"<Петропавловская крепость,> 21 ноября <1864 года>
За поздравление с сорока годами благодарю. Но веришь ли, что у меня так и защемит сердце, как вспомню, что уже так близко старость и что в сорок лет нужно начинать улаживать всю жизнь сызнова. Я это вынесу, но я боюсь за тебя и за Мишу. Вот почему, мой дорогой дружок, я писал тебе раз о Подолье. Конечно, при недостатке средств это будет для тебя и Миши самым удобным, здоровым, приятным и спокойным местом жительства. Я предполагаю при этом, что ты будешь посещать иногда и меня..."
"<Петербург,> 26 ноября <1864 года>
Никогда, милый мой друг, не укладывался я в дорогу с такими мрачными мыслями, как вчера. Еду в Вологодскую губернию. Когда -- не знаю; но в путь совсем готов и живу теперь на сенатской гауптвахте".