Из далекого прошлого - 49

"<Петропавловская крепость,> 12 августа <1864 года>

   Дружок Людя. Я не думаю, чтобы ты брала на себя адвокатуру за женский мозг только потому, что ты сама женщина, что же касается до меня, то я излечился уже от мужского самолюбия и даю очень небольшую цену мужскому уму. Чем больше знакомишься с историей, чем лучше понимаешь, что было и что есть, тем больше убеждаешься в ничтожности мужского большинства. Да и можно ли говорить об уме, когда до сих пор все решалось... {Зачеркнуто. (Прим. Л. П. Шелгуновой.)}

   Впрочем, относительно женского мозга можно сказать то, что самый большой из известных до сих пор мозгов, весивший 1872 грамма, принадлежал женщине, следующий за тем наиболее тяжелый мозг в 1861 грамм был у Кювье, потом у Байрона, в 1807 граммов, а затем у одного сумасшедшего (1783 гр.). Уж из этого одного ты можешь видеть, что на развитии и весе мозга еще нельзя основывать точное суждение об уме. Вообще замечено, что люди, страдавшие головными болезнями, имели тяжелый мозг. Но есть другие анатомические признаки, по которым женщина считается переходной формой от мужчины к ребенку. Но и это не дает еще мужчинам никакого права, сказать, что они умнее женщин или способнее их к развитию, потому что то, что, собственно, считается у мужчин образованием и чем они кичатся перед женщинами, есть, в сущности, знание известных приемов внешней формально-общественной жизни, и только. А ведь этому можно выучить и обезьяну. Из этого ты видишь, что мы смотрим с тобой на вопрос о силе женского ума одинаково, и, не отвергая того, что на свете больше дур и дураков, я думаю, ты собственным наблюдением пришла и к тому убеждению, что благодаря бога есть еще, между прочим, и умные женщины и умные мужчины совершенно равносильных способностей.

   Вопрос этот, впрочем, такого свойства, что по поводу его можно написать не только журнальную статью, но и, пожалуй, даже целое сочинение. Но не бойся, ни того ни другого я в письмах к тебе писать не буду..."

"<Петропавловская крепость,> 17 августа <1864 года>

   Я прошу Надю сообщить мой проект Благосветлову. Вот его сущность: завести издание по подписке от редакции "Русского слова", то есть журнала честного и установившегося, следовательно, доверие публики будет. Подписная цена три рубля в год за шесть томиков формата Таухница, без пересылки. При отдельной продаже томик 65 копеек. Я предлагаю Благосветлову это дело пополам, и думаю, что для начала совершенно достаточно тысячи рублей. Если он согласится, то при заключении условия я выговорю себе перевод трех томов, которые и отдам тебе...

   Проект этот может кончиться, как известная история с горшком молока, тем не менее я считаю его все-таки вполне верным и не сомневаюсь в успехе; боюсь только, что Благосветлов будет мямлить, а тут надо решать скорее да сейчас же и приступать к делу..."

"<Петропавловская крепость,> 25 августа <1864 года>

   В твоем письме я подметил черту, чрезвычайно свойственную русскому складу ума. Это воздержание себя от всякого спекулятивного мышления. Только что человек, по забывчивости, предастся отвлеченностям или логическим выводам, тотчас же спохватится и остановит себя, точно ему это стыдно. Так и ты. Заговорив о причинах, почему женщины делают так часто глупости при воспитании детей, ты сейчас же остановила себя вопросом: "К чему я это все написала?" Веня точно так же. Поэтому он и не любит и не переваривает никакой философии, что, впрочем, совершенно справедливо, ибо в том виде, как сочинили ее немцы, писавшие нарочно особенно запутанно и придумавшие термины, чтобы не сделать знания популярным и избежать преследований, наука эта так же тяжела для головы, как каменья для желудка. Впрочем, и помимо этих причин, русский человек не особенно жалует умозрения и любит больше существенное и положительное. Поэтому чтобы пишущий имел успех в публике, он должен уметь воздерживаться от парения в пустынях умозрения и должен предлагать то, что в простой, более осязательной форме, так сказать, наглядно и практически объясняет дело. Одним словом, у нас может иметь успех только форма простого изложения и рассказа, не возбуждающего особого напряжения мысли. Придерживаясь твоей системы, я бы должен был сказать: к чему я написал все это? Но я этого не сделаю, потому что иначе мне придется извиняться в каждом письме и я надоем тебе, моему голубчику... ты замечаешь: не то ужасно, что всю жизнь надо работать, а то, что можешь остаться без работы. Да ведь эта же мысль пугает и меня, с тою только разницей, что ты боишься пролетариата в пору силы, а я боюсь его как несчастия обессилевшей старости..."

"<Петропавловская крепость,> 27 августа <1864 года>

   Я получил "Русское слово", "Книжный вестник", сочинения Островского и "Древность человека"; наконец узнал, что три мои статьи: "Россия до Петра I", "Очерки из истории Амер. Шт." и "Прошедшее и будущее европейской цивилизации" -- названы в одном издании замечательными статьями. Авторское самолюбие, как ты знаешь, великая слабость всех пишущих, и потому поймешь, что эта похвала показалась мне розовым маслом или утешительным бальзамом на израненное сердце. Человек, как и другие! Впрочем, с той разницей, что я чрезвычайно недоверчив ко всему тому, что пишу. Я всегда боюсь, что глупо. Оттого-то меня так и обрадовала похвала. Все это вместе доставило мне несколько приятных, радостных мгновений, тем более что ко всему, что я сказал выше, присоединился утвердительный ответ Благосветлова на мое предложение, от которого ты отказалась.

   Он согласен на издание романов и даже думает расширить издание, то есть, кроме английских, и другие. Издание начинается с января, и нынче делается публикация и объявление на подлиску. Основной капитал наш всего тысяча рублей, по пятьсот рублей с каждого. Если дело пойдет, то уже в будущем году я могу рассчитывать на тысячу рублей прибыли;, если же лопнет, то я потеряю не более пятисот рублей. Впрочем, этого ожидать нет причин, ибо издание под фирмой установившегося и всем известного по своей честности "Русского слова". На этом-то и весь расчет успеха подписки. Теперь я выговорю тебе переводную работу. Хорошо? Но вот в чем горе. Есть много разных мелочных вопросов и обстоятельств, которые мне; бы нужно разъяснить с Благосветловым; через переписку или постороннего это совершенно невозможно; например, выбор романов для перевода; с каких начать, ибо их тысячи; как устроить обоюдный контроль и учет и т. д. Мне бы -хотелось лично переговорить с Благосветловым, но не^: знаю, как это сделать; а нужно бы теперь, то есть до объявления, ибо в нем. должен быть уже выяснен для публики весь характер издания и указаны сочинения: Что, ты довольна этим делом? Непременно ответь..."