Из далекого прошлого - 48

"<Петропавловская крепость,> 14 июня <1864 года>

   ...Сегодня я писал о часах и, разумеется, сейчас же перенесся мыслями к Мише и вообразил себе, как я дарю ему стенные часы и как мы с ним их разбираем и составляем. Сколько есть подобных предметов, которых изучение, нисколько не напрягая способностей, доставляет вместе с тем огромное удовольствие. Вся физика -- предмет именно такого свойства в своих начальных основаниях. Разумеется, в своем дальнейшем развитии она несколько труднее, но ведь тогда и у ребенка ум становится крепче. А какой бездне фактов можно научить ребенка до десяти -- двенадцати лет! И все эти факты он усвоит так же легко, как усваивает и всякие игры. Я знаю очень хорошо, что над системой воспитания детей игрушками все порядочные люди смеются, потому что эти отрывочные знания не приучают думать последовательно; но, с другой сторону, я знаю и то, что Миша сильнее своими способностями, чем телом,-- следовательно, нужно беречь его голову, и для него, мне кажется, лучший способ воспитания будет заключаться именно в доставлении ему отдельных фактов, разумеется, не в разброс, а в последовательной связи; с двенадцати же лет можно будет уже вести голову и путем логического развития мысли математикой, которая лучше всех знаний приучает думать последовательно и правильно, а не прыжками и отрывками мыслей, как приучают думать девиц..."

"<Петропавловская крепость,> 1 июля <1864 года>

   Дружок Людя! И в моей жизни есть и радости и сюрпризы. Так, Надя мне пишет, что в нынешней майской книжке "Русского слова" помещены две мои статьи: 1) "Прошедшее и будущее европейской цивилизации" и 2) "Современное значение уголовного права в Западной Европе". Случилось это так. Вторая статья, которой я дал заглавие "Уголовное правосудие Западной Европы", назначалась для мартовской книжки и, что очень огорчило меня тогда, была запрещена цензурой. Но, видно, нашли потом, что запрещение можно снять, и вот статья является в печати, хотя с несколько измененным заглавием. Но новое заглавие неверно, потому что "Уголовное право", как назвали ее, есть теория, а я говорю в статье не о теории, а о современной уголовной практике. Уведомляя меня о помещении этой статьи, Надя ставит две точки и прибавляет: "Не знаю -- чья". От кого хотела секретничать Надя -- не знаю, потому что имя автора известно и начальству и цензуре, а если его не выставили в журнале и пометили под статьей какие-нибудь буквы, так это просто потому, что в журналах есть обычай не помещать в одной книжке две статьи под одним именем. Этим путем составился случайно в "Современнике" мой псевдоним "Т. З.", который принялся и в "Русском слоте", Первая статья тоже имела у меня другое заглавие, и гораздо короче нынешнего: "Цивилизация прошедшего и будущего". Тут сделала изменение, вероятно, редакция, которую я просил процензуравать статью до цензуры. Теперь ты очень хорошо понимаешь, что я жду нетерпеливо майскую книжку... ...С развитием книжного и журнального дела у нас стал являться литературный пролетариат. В Западной Европе это давно уже не новость; но у нас пока литературные рабочие; печальная новинка, которой многие даже и не подозревают. Положение, этих людей, разумеется, хуже положения крестьян, потому что у тех есть земля, а у этих ничего, кроме дырявых сапогов и прорванного сюртука..."

"<Петропавловская крепость,> 10 июля <1864 года>

   ...Очень тебе благодарен за выписку из письма Вени. Одна половина его замечания вполне верна, а другая нет. Он находит слабой мою статью об отживающих словах. Причина в том, что подобные статьи не по моим силам. Я знаю, что не должен писать так называемых теоретических статей, ибо вследствие плохого воспитания я не умею думать в строгой последовательности, а думаю афоризмами. Этот недостаток, при внимательном чтении, легко заметить в каждой моей статье. К сожалению, бывают случаи, когда писать хочется, а нечего, и оттого погрешишь иногда такой статьей, какой писать бы не следовало. К числу таких принадлежат и "Отживающие слова". Что же касается до совета Вен и не писать статей по естественной истории, на основании того, что будто бы в статье "Земля и органическая жизнь" (август 1863 года) есть неверности против новейших теорий, то совет этот неправилен. С большей основательностью Веня мог бы сказать, что не следует писать, пока не узнаю новых систем. Это было бы верно, потому что по пословице -- не боги горшки обжигали -- естествознание совсем не такая вещь, которая была бы мне недоступна. Наконец, мне кажется,-- статьи этой у меня нет,-- что у меня нигде не "проглядывает вера: в ту ветхую теорию, по которой за каждым геологическим периодом покоя следовал внезапный переворот во всей земле, убивавший все земное". Но если бы даже это и было, то оно прошло невозвратно; напиши Вене, что я прочитал и Дарвина и Ляйеля и что в настоящее время пишу статью по естествознанию. А между прочим, попроси его сообщить свой отзыв о моей статье "Прошедшее и будущее европейской цивилизации" (май 1864 года). С каким бы удовольствием я писал ему, а еще с большим удовольствием увидел бы его лично! Но ни то, ни другое невозможно. Впрочем, по теории Евгении Егоровны, не следует огорчаться, потому что все кончается всегда к лучшему, и она уверена, что- наступит наконец время, когда все те, кого она любит,-- то есть ее детищи ив том числе и я,-- соберемся около нее в Подолье. Скажу тебе, что эта мысль, то есть, что мы соберемся все вместе, мне очень улыбается. Нельзя сказать, что свидание со всеми детищами доставило бы мне одинаковое удовольствие, но уж один Веня в состоянии выкупить все недостатки остальных".

"<Петропавловская крепость,> 17 июля <1864 года>

   ...Когда Креза поставили на костер, он сказал: "О Солон! Солон!" Я же, подобно ему, скажу: о свобода! свобода! Сегодня я выражаюсь что-то все сравнениями. Не знаю, объяснять ли это в худую или хорошую сторону. Даже не знаю, весело мне или скучно. Ты скажешь -- весело, а я скажу скучно и сошлюсь на юмористов, которые большею частью писали в серьезном состоянии то, отчего другие помирали со смеху. В себе я заметил еще вот какую особенность, или, вернее, не в себе, а в своей судьбе. Моя судьба распоряжается мной по теории сюрпризов и экспромтов..."

"<Петропавловская крепость,> 23 июля <1864 года>

   На днях я кончил и представил по начальству статью "Древность и совершенствование человеческого типа", составленную по новейшим научным открытиям. Жалею об одном, что написал ее коротко, в некоторых местах надо бы развить. Статья эта хотя и не написана так талантливо, как пишет Писарев, но заключает много весьма интересных и большинству нашей публики неизвестных фактов о древности человека на земле. Между прочим, привел я доказательства, которые не понравятся нашим дамам, избалованным похвалами, о том, что женщина по анатомическим признакам приближается ж животному типу более мужчины и имеет всегда мозгу меньше, чем у него.

   В "Русском слове" опять новый цензор, которым еще менее довольны, чем. прежним; но к октябрю, говорят, будет другой. Должно быть, перемена случилась по случаю лета, то есть отъезда старого цензора в отпуск или куда-нибудь. Вообще эти переходы чрезвычайно тяжелы для пишущих, ибо у каждого цензора свой царь в голове и каждый черкает по своему усмотрению. Один, например, особенно крут с статьями политического характера, но смотрит легко на экономические; другой опять снисходителен к политике, но зато сердит с экономизмом, где могут прокрасться идеи социалистические и т. д., так что один пропускает то, что другой зачеркивает. Вот тут и пиши как знаешь..."

"<Петропавловская крепость,> 25 июля <1864 года>

   Как ты живо описываешь хлопоты Мишульки! Я так и представил себе его суетню и откалыванье червяков. И, разумеется, все манипуляции при рыбной ловле Миша свершает с торжественной важностью, с великой горячностью и с таким жаром, как бы дело шло о спасении чьей-нибудь, жизни? При этом так же, конечно, разговор совершается на немецком языке. Ах, мой Мишуля! Мишуля! так бы и половил с ним вместе рыбу! А может быть, и придется когда-нибудь. Ведь у меня одно из приятнейших мечтаний думать именно о воспитании Миши. Оттого я и завидую тебе, что ты отправляешься с ним в зверинец. Когда Миша будет понимать больше, его нужно будет познакомить наглядно: со всеми ремеслами, фабричными и заводскими производствами, то есть показать ему в натуре все то, что изображено в энциклопедии Лаукарта. Вообще всякой теории и всякому умозрению должны предшествовать практика, опыт. Тогда заключение составляется само собой без труда..."