"<Петропавловская крепость> 6 ноября <1863 года>
Получил твое письмо, получил XVIII том и получил пирожные. До следующего твоего приезда прошу больше не присылать мне ни лакомства, ни съестного, ибо явится уже изобилие, превышающее силы моего желудка. Хотя из патриотического чувства я и выразился в пользу русских саек и калачей, но теперь убедился опытом, что то было увлечение соображения, рисовавшее сайки в преувеличенном свете. Они больше хороши для воображения, чем для желудка. Мой желудок больше немецких свойств, и сайки ему не под силу. Знаешь ли, что я не ем никогда черного хлеба, потому что он трудно варим для меня? Эта новость явилась уже в моей одинокой- жизни, и, разумеется, с переменой жизни моей первой заботой будет позаботиться об укреплении желудка.
Меня, очень огорчает, что я не могу сделать для Миши приятными наши свидания. Если играть с ним,-- а для этого нужно возиться с ним, а. следовательно, иметь силу, которой теперь у меня немного,-- то придется мало говорить с тобой, а когда займешься беседой с тобою, то для Миши не остается времени. Это мне напоминает самарского доктора -- фамилию его забыл,-- который звал утку глупым жарким, потому что одной ему мало, а двух -- много. Впрочем, относительно свидания с тобою и Мишунькой я отличаюсь еще боль-1ией жадностью, чем самарский доктор, потому что если бы можно было вместо часу видеться с тобою шесть часов подряд; то и этого я не нашел бы излишним. Совершенно как бедный относительно денег -- чем больше, тем лучше".
"<Петропавловская крепость,> 8 ноября <1863 года>
Если издатели не захотят переводить, находящуюся у меня немецкую историю Северо-Американских Штатов, то я бы сделал из нее журнальную статью. Можно ли это?
Не знаю, как и начать письмо, чтобы одним словом выразить, как я тебя люблю и ценю. Друг Людя, милый друг,-- все это не то, что я чувствую. Знаешь ли, что твое внимание ко мне тронуло меня до слез? Ты скажешь, что мои нервы расстроены от одинокой, однообразной жизни. Пусть так, но в таком случае я бы хотел, чтобы относительно тебя мои нервы остались навсегда такими, какими они у меня теперь. Так бы и полетел к тебе, чтобы расцеловать твои ручки и моего мияого Мишульку. Ведь я только вчера вечером по сильному колокольному звону догадался, что сегодня праздник. И, спросив, узнал, - что Михайлов день. Тогда я побранил себя зз беспамятство и очень жалел, что в письме к тебе не просил расцеловать крошку именинника. Получил он от тебя какие-нибудь подарки и чем знаменуется для него сегодняшний день? Тебе показалось мое письмо веселым -- очень может быть, потому что можно быть веселым даже и от того, что рассчитываешь просидеть еще четыре, а не восемь месяцев. Почему-то я смотрю с сильно радостным чувством на март месяц. Не близко!
Кто научил тебя быть такой внимательной? Не правда ли -- глупый вопрос, как будто можно научить человека этому".
"<Петропавловская крепость> 13 ноября <1863 года>
Знаешь ли ты, голубчик, что я чувствую в себе силу и способности писать к тебе письма такой же длины, к л к мои журнальные статьи? Но не бойся, я не стану пугать тебя подобными посланиями и в отвлеченности вдаваться не стану.
Переходя на почву положительности, обращаюсь к тебе с следующими просьбами, которые забыл передать при свидании. Ведь ты не можешь себе представить, какой переворот совершается в моих мозгах, когда я иду к тебе,-- точно кто-нибудь помешает у меня в голове палкой. Всегда все перезабуду, а между тем все-таки нахожу довольно предметов для разговора. Совершенно как влюбленный мальчик. Зато, явившись в мою комнату, я вмиг охлаждаюсь на несколько градусов и, сосредоточиваясь понемногу, припоминаю наконец все, что хотел или что следовало сказать. Одну ошибку я уже поправил в начале письма, теперь поправляю и другую забывчивость. Пришли мне вот какие книги: "Человек и место его в природе" Фохта, журнал "Вокруг света"; ты, кажется, говорила, что видела его у кого-то из знакомых. Мне все равно, хоть за один прошлый год, хоть даже разрозненный; роман графа Толстого "Князь Серебряный". Он помещался, кажется, в "Русском вестнике" за прошлый год; "Сказки" Афанасьева и "Сказки" братьев Гримм, они переведены на русский язык. Если вышли следующие издания: Бокль -- "История цивилизации Англии", 2-я часть (первая у меня есть), Геттнер -- "История литературы" (первая часть -- Англия -- у меня есть), Фохт -- "Физиологические письма" (выпуск второй), то вышли их, а если нет, то попроси их выслать, когда выйдут. Да нет ли каких-либо иностранных изданий, чтобы составить журнальную статью? Я думаю, это может сказать Благосветлов; да у него же узнай, как решила цензура с моей статьей, и тотчас же уведомь".
Свободное копирование
