Из далекого прошлого - 43

"<Петропавловская крепость> 1 декабря <1863 года>

   Если у вас там хорошая погода, зато у нас дурная. Это закон равновесия. Маленький кусочек неба, созерцанием которого я имею право наслаждаться, постоянно одного светло-серого цвета; несмотря на такой скромный цвет и на небольшой свой размер, он сыплет беспрерывно то снег, то дождь, из чего я заключаю с большим вероятием, что и в Петербурге стоит такая же скверная погода. Но это бы еще ничего, а, на беду легковерным, ученые астрономы распускают слухи, будто бы на небе явилась та же комета, которая была видна и Петербурге в 1824 году, и предсказывают сильное наводнение на 6 декабря. Астрономы, разумеется, имеют полное право врать, потому что это не запрещено им никакими законами, но для людей доверчивых тем не легче. Соображая средства спасения, я кидаю благодарные взоры на печку, которая, подобно одинокой скале, примет меня на свою вершину с той книгой в драгоценном переплете, которую ты просила меня не испортить. Очень я рад за Мишульку, которому швейцарский климат будет очень полезен, да думаю, что и Феня пополнеет от него, подобно тому как это случилось и в благословенной Ундинской слободе. Какой, право, очаровательный край и как счастливы те цивилизованные люди, которых судьба заносит к тунгусам и калошам!

   Рад я и за Феню, что ей нравится за границей. Да, так и следовало. Ведь это только наша деревенская кормилица находила, что ее деревенская изба красивее Лувра и ее муж величественнее Наполеона III.

   Перевод "Истории Америки" так для меня противен, что были дни, когда я из отвращения к нему не мог решительно работать. И отчего это отвращение? Думаю, оттого, что не уверен в деньгах и болит грудь. Я просил Евгению Егоровну дать знать издателю, что я переведу первую главу, а для второй чтобы он искал другого переводчика. Эту работу я кончу дня через три и тогда примусь за опыт рассказа для детей. Хочу для начала написать "Рассказы о животных"; тут будут лошадь, медведь, волк, лисица и заяц. Сначала напишу "лошадь" и "медведь"; если останутся довольны -- буду продолжать".

"<Петропавловская крепость,> 10 декабря <1863 года>

   О себе писать мне, разумеется, нечего, ибо дни мои так похожи один на другой, как куриные яйца. Впрочем, и здоров и в окружающем меня мире заметил ту перемену, что вместо дождя из созерцаемого мною кусочка неба стал падать снег. Могу прибавить к этому, что около 6 декабря стояли довольно сильные морозы.

   В именины были у меня Евгения Егоровна, Маша и Надя. Как свидание экстренное и торжественное, оно было продолжительнее обыкновенного, что доставило мне, разумеется, большое удовольствие;

   Наконец-то я кончил переводить первую главу "Истории Америки". Точно гора свалилась с плеч. Я не запомню работы более неприятной. Да; и вообще начинаю чувствовать к переводам отвращение. Думаю, что это происходит оттого, что за переводами сидишь усидчивее и потому более устаешь. Наконец монотонность уроков вечно одного размера наводит такую же тоску, как и всякое однообразие, создающее, по словам Молешотта, филистерство.

   Рад я за Мишульку, что швейцарский воздух имеет на него такое хорошее влияние. Впрочем, Миша в этом отношении счастлив, потому что с самого рождения путешествует в местностях с сухим, здоровым климатом. Напиши на маленькой бумажке письмецо и отдай ему от меня. Скажи, что пишет папа, и ответь мне, пожалуйста, что он ответит на это.

   Ты хочешь выписать "Санкт-Петербургские ведомости". А не хочешь ли, кроме того, получать и "Русское слово"? Под бандеролю это обойдется не дорого (впрочем, надо справиться -- попрошу Машу), но книга будет приходить несколько в истрепанном виде";

"<Петропавловская крепость,> 15 декабря <1863 года>

   Теперь я начинаю снова чувствовать, что тебя здесь нет, милый мой дружок. И это я замечаю во всех мелочах. Ты говоришь, что русские больны не от дурного климата, а чисто от незнания физиологии и гигиены. Я скажу больше -- они еще не в состоянии понять необходимости не только этих, но и других знаний. И вся наша беда от незнания и недостатка воспитания для дельности. Все мы, по-видимому, и добрые и хорошие люди, да только ни в чем нельзя на нас положиться и ничего нельзя нам поручить, потому что росли мы, как грибы, на авось и кое-как. Приведу тебе самый пустой факт, который мне испортил много крови: "Русское слово" вышло 29 ноября, а я, несмотря на письма к Благосветлову и к Евгении Егоровне о присылке книги и на личную очень убедительную просьбу о том Евгении Егоровны и Маши, получил книгу только 14 декабря. Факт пустой, но повторяющийся в разных видах в нашей повседневной жизни. Мы как будто: не имеем еще цивилизованных потребностей и не понимаем их в других. Мы берем деньги в долг и обещаем их отдать в срок -- и не отдаем. Мы назначаем свидание, положим, и двенадцать часов, а приходим в три. Мы обещаем одно, а делаем другое. Мы не умеем; ни трудиться, ни веселиться, потому что обращаем ночь в день, а день в ночь. И живем мы так, как живется, без всякой предусмотрительности и системы. Я знаю, что система, доведенная до немецкой крайности, создает филистерство. Но разве нельзя быть дельным, предусмотрительным и порядочным, не будучи филистером? Можно, и доказательством -- американцы. Поэтому как можно больше полезных знаний и житейской порядочности по отношению к себе и другим, то есть такое развитие в человеке ума. и сердца вместе с деловой практичностью -- вот что хотелось бы воспитать в Мише. Думаю, что ты согласна со мной.

   Сначала меня беспокоила мысль, чтобы не украли у тебя дорогой денег. Теперь же боюсь за твои вещи, отправленные с товарным поездом. Особенно если ты их не застраховала. Пожалуйста, напиши, когда их получишь.

   Что это с Мишулькой, опять принялся за рисованье? И, верно, со страстностью? Укрепляй, ради бога, ему здоровье, чтобы вышел железный. Только в здоровом теле здоровый дух, и нужно, чтобы Мишулька полюбил свое тело, тогда только он поймет и пользу физиологии и гигиены. Расцелуй милого мальчика и говори ему чаще обо мне.

   Прощай, мой дорогой друг; целую: тебя много-много раз и целую Мишульку. Погода у нас печальная стоит, тепло, хотя рождество на дворе. До свидания, мой дружок".

"<Петропавловская крепость> 18 декабря <1863 года>

   Так меня обрадовало твое последнее письмо, милый мой дружок. Теперь я знаю, что мы можем давать друг другу весть, как будто между нами телеграфная проволока. А то я уже начинал беспокоиться, не зная, чему приписать, что к тебе не доходили мои письма. Из того, что к тебе мое письмо шло пятнадцать дней, а твои ко мне только пять, следует заключить, что от Петербурга до тебя втрое дальше, чем от тебя до Петербурга; подобный вопрос уже разрешался раз относительно Парижа в нашей литературе и, разумеется, не повел ни к чему.

   Письмо твое доставило мне такое огромное наслаждение, что я читал его несколько раз и, засыпая, чувствовал у себя улыбку удовольствия на лице. Смешит меня Мишулька, обиду которого я понимаю вполне, хотя и смеюсь всякий раз, когда представляю его себе в обществе четырехлетней краснощекой немки. Ну, как же не обидно -- нашел он себе товарища и не может сделать себя ему понятным, несмотря на все усилия и все красноречие. Впрочем, я думаю, они начнут скоро понимать друг друга, и вообще Миша, как я думаю, сделает в немецком и французском языках скорее успехи, чем Феня.

   Очень благодарю тебя, мой друг, за портреты, хотя их еще не получал; но благодарю тебя за то, что ты предупредила мою просьбу.

   Мое положение очень удобно для некоторых физиологических наблюдений над собственным телом, но это такая выгода, которую я, разумеется, не желал бы никому. Подождем еще.

   Подобные философские утешения очень обыкновенными все-таки они весьма пошлы, как пошлы и неуместны стереотипные фразы в утешение об умершем: "так богу угодно", "все мы должны умирать", "видно, уж судьба" и т. д. Кстати, о смерти. Ты мне не говорила ничего, что умер Помяловский. Я не знаю этого человека, то есть не был с ним знаком и видел его только несколько раз. Но известие о его смерти так поразило меня, как будто бы я лишился самого близкого друга. Скажу тебе по секрету, что меня, как говорят, прошибло. Боже, боже, мало у нас и так даровитых и способных людей, да и те не живут у нас долго! В эти два года уже сколько выбыло подобных даровитых личностей. Бедная литература! И почему из литераторов должны выбывать только способные люди, а всякая дрянь, бездарность благоденствует и заносится, подобно каким-нибудь Скарятиным и Мельниковым. Грустно!"

"<Петропавловская крепость,> 31 декабря <1863 года>

   Завтра Новый год. Встречу я его сегодня в постели, в глубоком сне. Странно, что я вижу иногда какие-то особенные сны. Нынче, ни с того ни с сего, видел вдруг Наполеона III, будто бы он женился на какой-то моей родственнице, и знакомые мои, бывшие на свадебном пиру, обращались со мной весьма почтительно, предвидя мое возвышение. А между тем тебя и Мишу, кого я люблю больше всего в мире и о ком я чаще всего думаю, я не вижу во сне никогда. Раз, впрочем, я видел тебя -- мы поссорились из-за чего-то".