Действительно, в феврале месяце был объявлен манифест об освобождении крестьян. Разговоров до обнародования этого манифеста была масса. Тогда очень много говорили о молодом Серно-Соловьевиче, Николае Александровиче, служившем в Государственном, совете и работавшем над вопросом об освобождении.. Он был очень недоволен воззрениягли комиссии и твердо верил, что если бы ему удалось поговорить с государем, то все пошло бы иначе.
Впоследствии он сам рассказывал мне, как он привел мысль свою в исполнение. Он написал записку на высочайшее имя и поехал с нею в Царское Село, где в то время жила царская фамилия. Узнав, когда государь гуляет в парке, он отправился туда и действительно в одной из аллей увидал государя с которым-то из его сыновей. Серно-Соловьевич пошел за ними и слышал, как маленький великий князь говорил государю:
-- Он идет, за нами. Государь продолжал идти молча.
-- Он идет за нами,-- повторил мальчик. Государь вдруг обернулся и строго сказал:
-- Что вам надо?
-- Хочу подать вашему величеству записку,-- отвечал Серно-Соловьевич, подавая бумагу.
-- Для этого есть канцелярия,-- сказал император и, повернувшись, пошел.
Серно-Соловьевич -- за ним.
-- Он опять идет за нами,-- проговорил маленький неликий князь.
Государь обернулся.
-- Что вам надо? -- крикнул он.
-- Хочу подать записку вашему величеству в руки.
-- Как ваша фамилия?
-- Серно-Соловьевич, ваше величество.
-- Отдайте записку дежурному, а я вам даю слово, что, вернувшись с прогулки, прочту ее.
Серно-Соловьевич поклонился и ушел. Через неделю он был вызван куда-то, теперь уж я не помню, и получил такой ответ:
-- Государь прочел вашу записку и велел вас поцеловать.
Но принесла ли крестьянам пользу эта записка, я не знаю. -
Чернышевский очень любил Серно-Соловьевичей и хотел непременно, чтобы мы с ними познакомились.
Чернышевский познакомился с Михайловым на первой же лекции в университете. Михайлов, получив домашнее образование, не мог поступить студентом и слушал лекции в качестве вольнослушателя. Видя подле себя невзрачного, близорукого и малокровного студента в стареньком форменном сюртуке, он обратился к нему с вопросом:
-- Вы, верно, второгодник?
-- Это вы предполагаете, видя на мне старый сюртук?
: - Да.
-- А я купил его на толкучке.
С этих слов между ними завязалась дружба, продолжавшаяся до смерти. ^
Николай Гаврилович Чернышевский был белокурый, с рыжеватым оттенком, среднего роста человек. Он был страшно близорук и рассеян. Если бы жена его, Ольга Сократовна, не заботилась о его туалете, то он ходил бы бог знает в каком виде, даже и при этом он зачастую являлся'таким растерзанным, что мужчинам приходилось) заботиться о нем.
Когда я к концу, февраля могла чуть-чуть передвигать ноги, опираясь на костыли, Чернышевский привел к нам Серно-Соловьевича, Александра, человека блестящего, именно блестящего ума, энергичного и красивого, хотя очень небольшого роста. Один наш старый знакомый, Иван Карлович Гебгардт, увидав его-как-то, спросил у меня:
-- Как фамилия этого Кассио?
Он действительно имел вид заговорщика и ни в какие сделки с совестью не входил. В это же самое время у нас стала появляться масса молодежи, между прочим, Владимир Онуфриевич Ковалевский, впоследствии профессор, муж Софьи Васильевны. Это был прелестнейший человек, жизнь которого была сцеплением- несчастий. Можно сказать, что судьба несправедливо преследовала его.
Я могу сообщить кое-что из его биографии. Между его отцом и матерью были какие-то нелады, которые огорчали Ковалевского, когда он был еще мальчиком. Отец его, вероятно, имел средства, потому что мог содержать двух сыновей, окончивших уже курс, и Владимир не поступил на службу по окончании правоведения, а уехал за границу и слушал лекции в Гейдельберге. Он был близким человеком в доме моих родителей, влюбился в мою сестру Марию и сделался ее женихом. Свадьба эта разошлась самым странным образом. Оба они до самой смерти ни одним словом не разъяснили, почему разошлись.
Часа за два до венчания, перед тем чтобы одеваться, жених и невеста завели какой-то разговор, после чего пришли к матери и заявили, что свадьбы не будет, что они расходятся. Это дело было в деревне. Ковалевский уехал, и потом, несмотря на всю свою дружбу ко мне, он говорил мне только, что любит Марью Петровну. Сестра моя тоже любила его, но в эту любовь замешался какой-то принцип.
Года через три или четыре, а может быть, и меньше, когда сестра моя была уже замужем за Богдановичем, в деревне было получено письмо на имя матери от Ковалевского. Он писал ей, что встретил удивительную девушку Корвин-Круковскую, которая хочет учиться, но родители не пускают ее, и просил мать мою взять ее к себе и дать приют. Мать моя с полным сочувствием откликнулась на это письмо. Но Софья Васильевна к нам м деревню не приехала, а затем Ковалевский написал, что они порешили заключить фиктивный брак. В то время фиктивные браки начали входить в моду. Фиктивный брак был заключен, и Ковалевские поехали учиться за границу. Они учились оба, и, как говорил мне Ковалевский, он учился, потому что ему было совестно перед женою за свое невежество. И вот тут-то начался новый роман. Ковалевский, фиктивный муж, влюбился в свою жому и был трагически несчастен.
Хотя человек он был идейный, но в нем была сильна жилка спекулятора, за что он подвергался сильным нападкам известного кружка. Сначала он. взялся за издании, и Брем его шел отлично, потом он взялся за постройку дома и бань, и тут он все потерял, потому что толпы были большие, а денег на оборот недостало. Таким образом, спекуляции ему не удались, а между тем люди, мнением; которых он дорожил, косо смотрели на его неидейные предприятия, и, сколько мне известно, это и свело его в могилу. Он лишил себя жизни, будучи профессором или доцентом при Московском университете, и лишил оригинальным способом, а именно до смерти надышался хлороформом. А. С. Суворин написал его некролог, во многих отношениях очень верный.
Два брата Серно-Соловьевичи кончили жизнь тоже очень печально. Старший брат, Николай Александрович, вышел в отставку и завел книжный магазин, потом перешедший к Черкесову, и затем был замешан в какое-то дело и умер от тифа в Иркутском остроге.
Второй брат, Александр, предвидя арест, успел уехать за границу, где он прожил лет пять то в больнице, то на свободе, так как он был душевнобольным, как была душевнобольной и его мать, и затем кончил дни. свои самоубийством. Он покончил с собой угаром.
Свободное копирование
