Осенью мы переехали в Петербург, так как Николай Васильевич получил место начальника отделения, и Михайлов поселился с нами. В эту зиму мы бывали довольно часто у Надежды Дмитриевны Хвощинской, остановившейся у какой-то своей родственницы. Там часто бывал поэт Щербина, маленький, довольно расплывшийся человек, с красивым, вызывающим лицом. Родственница Хвощинской, великосветская дама, ходила на задних лапках перед Щербимой, который, очевидно, был очень доволен этим поклонением. Я как теперь помню, как раз Щербина, войдя в гостиную, заявил, что он выносить не может запаха цветов, и хозяйка и весь штат ее бросились выносить жардиньерки с гиацинтами и другими цветами. Суматоха была такая, что со стороны можно было подумать, что явились артельщики перевозить жильцов на другую квартиру. Щербина был человек желчный и никого не оставлял в покое своими эпиграммами. Я уверена, что у кого-нибудь они сохранились и когда-нибудь выползут на свет.
Гербель в это время начал собирать переводы для издания Шиллера и беспрестанно ездил к Михайлову, который и переводил ему и делал указания. Гербель был тогда лейб-уланом, и, когда приезжал к нам в парадной форме, мы им любовались, как картиной. Это был высокий, стройный мужчина с пепельно-белокурыми волосами и необыкновенно красивый. Потом, выйдя в отставку, он растолстел, обрюзг и потерял свою красоту. Это был очень добродушный и хотя простоватый человек, но себя он никогда не забывал. Ему очень нравилась одна из моих приятельниц, очень умная и талантливая девушка, и когда я ему говорила: "Если она вам так нравится, то почему же вы на ней не женитесь?" -- он отвечал мне, что никогда не женится на девушке с прошлым.
Михайлов, видя, как мам хотелось войти в литературный кружок, пригласил к нам Писемского, слава которого тогда сильно гремела. Кроме Писемского, собрались к нам наши обычные гости, и вот за ужином я превратилась вся в слух и глаз не спускала с выдающегося, талантливого писателя; а писатель между тем пил водку рюмку за рюмкой и заговорил самым простонародным языком, нарочно выделяя такие слова, как мещанка, которое он произносил "мешанка", и т. д. Одним словом, он напился так, что начал рыгать. Мне сделалось больно и обидно, и я встала со своего стула, отошла к дверям гостиной и встала в дверях. Ко мне подошли Михайлов и Павел Васильевич Анненков. Павел Васильевич был совсем сконфужен.
-- От лица всей литературы нам нужно просить прощенья у Людмилы Петровны за сегодняшний вечер,-- сказал Анненков, обращаясь к Михайлову.
-- Это надо было предвидеть,-- отвечал Михайлов.
-- Молодая, восторженная женщина хотела видеть автора тех вещей, которые ей нравились в печати, и что же она увидала? -- продолжал Анненков.
И тут же кто-то рассказал, что Писемский напился у Тургенева и, тыкая горящей папироской в резьбу дорогого кресла, говорил:
-- А вот ему, не заводи сторублевых кресел. Тургенев так смущался присутствием такого пьяного человека, что очень обрадовался, когда тот собрался уходить, и пошел провожать его в прихожую, где Писемский никак не мог попасть ногой в галошу. Писемский сейчас же смекнул, что тот хотел поскорее избавиться от него, и тут же в прихожей стал язвительно над ним издеваться. Он сам рассказывал всем это происшествие, и . впоследствии мне самой привелось слышать его рассказ.
Писемский в то время был уже толстым и обрюзглым и имел весьма неряшливый вид. Он был женат на Свиньиной, и жена его в литературных кружках называлась святой женщиной за ее снисходительное отношение к мужу, которому она извиняла его страсть к вину и поклонялась как даровитому писателю.
У Михайлова бывал Мей и, конечно, приходил на нашу половину. Мне особенно памятен один день, когда он пришел во время нашего обеда, и как мы ни упрашивали его сесть с нами, он ни за что не хотел и стоял в дверях. Мне показалось, что он смотрел на нас как-то особенно странно. После обеда он тотчас же увел Михайлова, и оказалось, что он приходил просить у него три рубля, говоря, что сегодня, не на что было сделать обеда.
Мей был женат, и, кроме того, у него жила сестра жены. Нужда не отходила от их дверей, может быть, потому, что Мей любил выпить, но выпивший он не походил на Писемского, а старался сохранить свой лицейский лоск. Он написал мне стихотворение; потом просил у меня его обратно, но я не отдала. Вот оно;
ЗАГАДКА
Людмиле Петровне Щелгуновой
Развязные, вполне живые разговоры,
Язвительный намек и шуточка подчас,
Блестящие, как сталь, опущенные взоры,
И мягкий голос ваш смущает бедных нас,
Но угадайте, что поистине у вас
Очаровательно и сердце обольщает?
В раздумье вы?.. так я шепну вам на ушко;
Кто знает вкус мой, тем и угадать легко,
А кто не знает, пусть посмотрит: угадает...
Л. Мей
10 декабря 1857 года.
Свободное копирование
