Из-за границы мы проехали прямо в Лисинское учебное лесничество, где попали в омут дрязг, сплетен и служебных неприятностей. Николая Васильевича там невзлюбили, и мне, конечно, старались делать во всем неприятности. Например, директор Лисина накричал на мою прислугу, что будто она выливает помои из окна кухни. Я приглашена была на двор, чтобы взглянуть на это безобразие. Настолько я была благоразумна, что не спорила с директором, хотя всякому было ясно до очевидности, что в течение одной зимы, когда были вставлены окна, нельзя было выпачкать стену, тем более что под окнами всех кухонь были такие же грязные полосы. Затем, все служащие выписывали журналы, но мне никогда не доставалось ни единого номера, и не будь там милого и доброго доктора Матвеева, нашего большого приятеля, который брал книги для себя и передавал мне, меня бы там совсем съели.
С наступлением весны Николай Васильевич начал ходить с молодыми лесными кондукторами в лес на практические занятия и возвращался всегда не только утомленным, но и возмущенным. А возмущало его вот что. Казенная лисинская дача была вырублена воровским образом, и не тронутым лес оставался только по окраинам. Во время же ревизии столбы с вырубленных участков переносились на невырубленные, и ревизор, таким образом, бывал обманут.
-- Да ведь здесь в лесу всякий дурак выучится воровать,-- говорил Николай Васильевич.
Вдруг ни с того ни с сего директор присылает мне новый журнал и спрашивает, какой журнал я желаю иметь. Я пришла в полное недоумение, которое тотчас же и сообщила доктору. Мы вместе подумали, но не пришли ни к какому заключению. Через некоторое, время доктор приходит и говорит, что Николая Васильевича прочат на какое-то новое место в Петербурге. Я же молчала об этом, потому что уже получила следующие письма:
"Все эти командировки и служебные треволнения до того отучили меня от Лисина, что я, не считая себя лисинским жителем и убежденный в переводе, сам не зная куда, жду чего-то -- и не дождусь. Неловкость такого положения тем более неприятна, что хотелось бы упрочиться в Питере и все читать, читать, читать и покупать книги. Людинька, ведь мы устроим библиотеку, а? и хорошую? Голубушка, прощайте, я здоров, ем, сплю хорошо".
"Новая деревня, 5 июня <1857 года>
Я теперь решительно отрезался от Лисина и там был бы не в состоянии работать.
Не говорите обо всем этом никому ни слова.
Могу сообщить вам и интриги против меня. У Арнольда был Мальгин, и когда Арнольд сказал ему, что министр хочет взять с собою свободного офицера, то Мальгин ответил: "Я свободен и, пожалуй, поехал бы". А когда Арнольд сказал, что имеет в виду меня, то Мальгин, с видом участия, заметил: "Напрасно Шелгунова -- он двуличный". Здесь, я думаю, просто выразилось желание Мальгина синтриговать и ехать вместо меня (в чем я, впрочем, сомневаюсь, то есть в своей поездке).
Вместо меня будет командирован в Лисино на лето Холщевников,-- -вот вам маленькое развлечение. Это барин с толком, но он немного фанфаронит и ленив. Пожалуйста, повлияйте на него, чтобы из него мог выйти полезный человек и гражданин; жаль, когда подобные натуры не приносят той пользы, какую бы могли приносить.
Сегодня на радостях купил для вас подарки, именно: "Слово о полку Игореве" Мея, Пыпина -- "Очерк литературной истории старинных повестей и сказок русских", "Горе от ума", Шиллера, издание Гербеля. Будете ли довольны -- не знаю. Купил еще книжицу, но не скажу какую, отгадайте.
Этим известием кончаю свое письмо. Прощайте, голубчик. Как бы сделать, чтобы вы не скучали в этом поганом Лисине? Я думаю приехать к вам в понедельник во всяком случае; при поездке с Муравьевым -- чтобы проститься с вами и взять вещи, а в случае не поездки -- для летних работ. Кажется, берег недалеко, и можно уже мечтать жить будущей зимой в Питере с приличным содержанием и иметь в месяц за расходами на квартиру еще сто рублей на хозяйство. Прощайте, голубушка, еще раз, для меня весело жизнь улыбается, и я живу, жаль только, что вы как пень среди долины".
Свободное копирование
