Чёрный праздник

Чёрный праздник

Прошла зимняя сессия, а на нашем дне тоже ожидаются перемены. Неведомо откуда появившийся «слух» прошёл среди «жильцов»-летом нашу пожарку будут «сносить», то есть разрушат все эти саманные постройки, так нелепо раскинувшиеся в самом центре столицы. Все обитатели дна получат, в случае сноса, отдельные благоустроенные квартиры, но надо подтвердить своё право на эти квартиры, будучи «законно прописанным» на дне, то есть, будучи его постоянным обитателем, что должно быть подтверждено официальным документом. Моя семья имеет эту прописку, но по настоянию осторожного отца надо перебираться в нашу большую комнату, потому что ожидается официальная «перепись» всех имеющихся в наличии «жильцов». В самом конце зимы мы возвращаемся, уже втроём, с доченькой, на дно, ещё не подозревая, какое горе скоро обрушится на всех нас. 7 марта 1964 года, накануне всенародного праздника «Международный женский день 8 марта», отец с матерью уезжают в Беловодское по приглашению своих новых родственников, родителей жены моего среднего брата, а 8 марта вечером отец скоропостижно скончался прямо в машине при возвращении из этой поездки.

На похороны отца пришли бывшие бойцы его караула, и столько  народу было в похоронной процессии, что вдоль улицы Первомайской

выстроились цепочкой милиционеры. Последние прощальные речи его соратников, и я узнаю о нём такое, о чём никогда ни от него, ни от кого другого не слыхал.

Шестнадцатилетним неграмотным деревенским пареньком из пермской деревни Чернушка он ушел работать на железную дорогу «обходчиком», а когда грянула революция, вступил в Красную Армию и в 1920 году стал членом РКП(б), то есть Российской Коммунистической Партии (большевиков). После курсов «ликбеза», то есть курсов ликвидации безграмотности, был направлен на учёбу в чекистскую школу в Барнаул, после которой до 1937 года работал в органах зловещего алтайского НКВД, откуда прямиком, исключённый из партии, отправился в тюремную кратковременную «отсидку», будучи репрессированным по «семейным связям» -молодая жена принадлежала к известному на Алтае купеческому роду. С самого начала войны он в действующей армии, с которой прошёл солдатскими дорогами от осаждённого Ленинграда до восточной Пруссии. Там, в обстановке непрерывных боёв, и восстановили его в партии. Многие из выступавших вспоминали его изобретательные действия на пожарах, особенно, на том, когда горел городской деревообделочный комбинат, и задыхающиеся в дыму и пламени люди, прижатые к зарешечённым окнам, протягивали руки через эти решётки в надежде на спасение. И спасение пришло! Начальник пожарного караула, мой отец, приказал подогнать  две пожарные полуторки к окну,  которые, зацепив тросом замурованную в стене решётку,  вырвали её, освободив погибающих людей. Впереди похоронной процессии несли несколько подушечек с его боевыми медалями и единственным орденом Красной Звезды.

Ушёл отец, и так горько было мне, что мало я общался с ним, мало разговаривал, но всегда сопровождал его, когда мог, молчаливого и сосредоточенного, отягощённого повседневными заботами о выживании своей семьи. И видел я его, пришедшего пешком в мой пионерский лагерь с узелком и спелыми грушами, и те же слёзы из детства закипали в душе, но, непривычные, так и не пролились, ни одной. Вглядываясь в свою душу, чувствовал, как мало она была раскрыта навстречу моим родным, ну, может, и не мало, но какая-то невидимая оболочка ранней самостоятельности отделяла её от них, раскрываясь в редкие мгновения жизни, а всё остальное были улица, лагерь, школа, пожаркин клуб, библиотека, театр, спорт. И только яркая вспышка внутри этой оболочки той школьной осенью, когда увидел её силуэт в расплывающемся тумане, и «вся кровь во мне остановилась», не гасла никогда, а всё больше разгоралась, прорезав оболочку и навсегда раскрыв эту душу навстречу им, моим дорогим девочкам. И я вспоминал, с какой гордостью отец приходил на заключительные родительские собрания в школу, где меня первого называли лучшим среди всех учеников класса, и он спокойно, с достоинством поднимался и шёл в неизменных своих тяжёлых солдатских сапогах через весь класс, и принимал мою очередную Похвальную Грамоту. Наверное, мне, всё-таки, удавалось иногда хоть чем-то порадовать его и дать проблеск надежды. Конечно, он надеялся на меня, и я должен был сделать всё, чтобы оправдать эти надежды. 8 марта навсегда осталось в нашей семье «чёрным праздником», траурным днём.