В конце 1872 г. в бенефис Адели Гранцовой поставили новый исторический балет Сен-Жоржа и Петипа "Камарго". При этом не забыли и меня, для которой вставили "Венецианский карнавал" -- классический дуэт, очень трудный по составлявшим его па, требовавший безукоризненной чистоты и отчетливости танца. Этот "карнавал" был когда-то сочинен Петипа для балерины "Феррарис. Я его танцовала с Гердтом. Музыка этого номера представляла собой одну из бесчисленных в свое время парафраз на тему "Венецианского карнавала", популяризованную на скрипке Паганини и потом заигранную шарманками. С отъездом за границу Гранцовой я заменила ее в партии Камарго, которую танцовала весной 1873 г.
Балет "Камарго" был обставлен прекрасно. Гольц -- отец Камарго давал чрезвычайно образную фигуру старого французского аристократа и был крайне смешон, когда, возмущаясь бегством из дому своей дочери с ее возлюбленным, ерошил свой парик, рассыпая пудру по всей сцене. Об облике танцмейстера Вестриса, олицетворявшегося Гердтом, я уже говорила. Стуколкин давал уморительную по комизму фигуру испанского посланника. Очень нравилось публике "живое зеркало" в будуаре Камарго. Перед натянутым в виде экрана прозрачным тюлем помещались артисты, которых другие, находившиеся за тюлем, дублировали, подражая всем их движениям. Иллюзия получалась полная. Этот трюк с мнимым зеркалом, однако, не мог считаться абсолютно новым: мы уже видели нечто подобное в балете Перро "Эолина, или Дриада". Танцев у балерины в "Камарго" было многое множество -- классических и характерных; из последних у меня сохранилась в памяти "русская", исполнявшаяся мной в картине маскарадного бала в Париже (повидимому, дань , патриотизму" со стороны ловкого Петипа), а также "кроатская пляска" -- пляска дровосеков. Ее я танцевала с Кшесинским в высоких сапогах, с топором в руке. Эта "кроатская пляска" была сочинена Петипа для замены исполнявшейся здесь Гранцовой "венгерской пляски", которая у нее не выходила и вызывала у зрителей смех.
Сезон 1872/73 гг. оказался последним в балете сезоном главенства иностранных балерин. Видя, что наши балерины вполне справляются с репертуаром, дирекция прекратила ангажементы балетных "звезд" из-за границы.
К весне 1873 г., благодаря приезжавшим в Петербург иностранцам, мое имя стало известным и за пределами России. В конце сезона я получила приглашение на гастроли в Америку, в течение тех летних месяцев, когда я была свободна, на три года, т. е. всего на девять месяцев, с вознаграждением в 75 тысяч франков. Мои выступления намечались в Нью-Йорке и Филадельфии. В последнем городе я должна была выступать и во время Всемирной выставки в 1876 г. Разумеется, я очень обрадовалась и была в полной уверенности, что театральная дирекция не будет чинить препятствий к моим заграничным гастролям, поскольку они предполагались летом, когда императорские театры закрыты. Однако, когда я заговорила об этом с директором С. Гедеоновым, он мне отказал наотрез.
Потерпев неудачу в беседе с директором, я все же не хотела капитулировать. Находясь летом за границей, я завела переговоры о своей поездке в Америку непосредственно с министром императорского двора графом А. В. Адлербергом, находившимся при царской фамилии на водах в Эмсе. Однако министр поддержал решение Гедеонова, заметив, впрочем, что за отказ в разрешении на гастроли я могу быть компенсирована в следующем сезоне контрактом на любых условиях вознаграждения. В самом деле, в 1874 г. мне предстояло заключить с дирекцией контракт, в виду истечения срока моей сценической "повинности". Этот контракт был мной заключен с вознаграждением в шесть тысяч рублей в год и ежегодным полубенефисом.
Свободное копирование
