Снова в море. Первый опыт творчества

                3. СНОВА В МОРЕ. ПЕРВЫЙ ОПЫТ ТВОРЧЕСТВА.

               В январе 1972 года мы вышли из базы теперь уже действительно в темноте зимней полярной ночи, погрузились в заданной точке и пошли по плану. Задачи нам были поставлены, практически те же, втягивание в режим подводной жизни заняло не так много времени, как в первый раз, и вскоре мы уже работали в полную силу.

               Но, чтобы всё было идеально – так не бывает.  Были и сбои в работе систем, и неполадки в технике, с ними, как обычно, справлялись. Но об одном случае надо сказать особо. Где-то ближе к концу Боевой службы в четвертом отсеке по вварышу кабеля размагничивания в прочном корпусе образовалась трещина и в отсек под большим давлением хлынула вода. Объявили аварийную тревогу, всплыли на перископную глубину, чтобы уменьшить поступление воды.  Течь заделали подручными средствами, поставили два раздвижных упора для прочности. К счастью, вахтенный в отсеке успел вовремя доложить в ЦП об аварии, всё удалось сделать быстро. Электрооборудование не затопило, так что пожара не случилось, и никто не пострадал. Однако глубину погружения пришлось ограничить 45 метрами. О чем командир вынужден был доложить по радио на берег. С Центрального командного пункта, (ЦКП), дали команду продолжать выполнение боевой задачи с учетом ограничения по глубине. С ухудшением ситуации немедленно всплыть и донести. И мы продолжили поход, благо до его окончания оставалось не так много.

       К сожалению, были и неприятности в личных отношениях. В середине февраля мне пришлось иметь еще один неприятный разговор с командиром один на один. Практически на ту же тему, как в первый раз. Не сдержавшись, я назвал «политической проституцией» то, что произошло на партийном собрании. Там рассматривали заявление о приеме в партию одного из наших офицеров, которого, на мой взгляд, не то, что в партию, на корабль пускать было нельзя. Кроме моих, он имел взыскания и от флагманского специалиста за халатное отношение к своим обязанностям, и даже от самого командира. Ну что касается нашего замполита Евгения Ландика, здесь всё понятно – чтобы доложить потом в политотдел на базе о пополнении рядов КПСС на Боевой службе, он готов принять в партию кого угодно. Его там, конечно, за это похвалят. Но командир?  Голосует «за»?!  (Конечно, кто после этого будет против).  Как это еще можно назвать иначе, чем я сказал?  Аркадий Иванович, отличный в целом мужик, имел одну, присущую тогда очень многим из нас слабость – ни в коем случае не портить отношения с политорганами. В том числе со своим замом по политчасти. Он краснел, пыхтел,  злился, естественно, на меня. Как это я  не понимаю простых вещей. Но возразить мне  по существу,  ему было нечего.

На собрании я, конечно, выступил против приема в партию того офицера, причем в довольно резкой форме. Мол, если уж мы говорим, что принимать в КПСС надо лучших из лучших, достойных, то давайте и делать будем так.

- В американском флоте, - сказал я, - такого давно выгнали бы со службы. А мы с ним возимся, мало того, в партию принимаем.

Даже не думал, как мои слова аукнутся мне потом, на берегу. Не зря говорят: «Язык мой – враг мой». Промолчи, и всё будет в порядке.  Так нет, считаю подобное молчание унизительным, чем-то вроде трусости.

           На этот раз я  что-то стал уставать уже к середине похода. Время моей вахты в ЦП тянулось нестерпимо медленно. То и дело вспоминал жену, детей. Не выходил из головы тот случай с партсобранием и разговором с командиром. Всё думал – если мне когда-нибудь придется командовать кораблем, постараюсь воспитать своих офицеров так, чтобы не приходилось потом говорить своему старпому:

- А почему вы не добиваетесь от него выполнения своих обязанностей?

           Что же это за офицер, если исполнения своих обязанностей от него надо «добиваться»? Видимо эти нелегкие размышления и переживания и сказались на моём самочувствии и здоровье. Но знать о том никто не должен был, и не знал.

           И всё же, как ни тяжело в море, а всё-таки лучше, чем на берегу. Здесь четкий круг обязанностей, всё зависит от тебя самого. Можно в совершенстве изучить своё дело, освоить что-то дополнительно. При желании и настойчивости расширить кругозор  в области литературы и искусства, если поставить себе такую цель и взять в поход необходимые книги, записи. Здесь нет  курения, выпивки, (не считая небольшой порции вина за обедом, полагающейся нам, как полезной для здоровья). Если не расслабляться, можно и в тесноте выполнять какие-то физические упражнения. В общем, какой-никакой, а режим.

           У меня, например, появилась мысль разобраться с некоторыми вопросами, касающимися нашего торпедного оружия, шумности наших подводных лодок, скрытности их действий.  Опыт походов, практических торпедных стрельб и изучение тактико-технических данных сил и средств вероятного противника показывали, что наши подводные лодки шумят сильнее лодок вероятного противника, отсюда проигрыш в дальности взаимного обнаружения, а торпеды, некогда самые лучшие, тоже начали отставать от современных требований. И при использовании в бою против современных скоростных и глубоководных подводных лодок могли оказаться неэффективными.

           Несколько дней  на вахте, если всё было спокойно, и в свободное  от вахты время рассматривал различные варианты уклонения от обнаружения противником, и способы стрельбы, учитывая принципы самонаведения наших противолодочных торпед, (углы и периоды сканирования их систем самонаведения и т.д.), возможные способы уклонения от них с использование глубин и скоростей хода современных атомных подводных лодок вероятного противника, и пришел к выводу, что был, к сожалению прав. Еще несколько дней заняла разработка предложений, как можно улучшить эффективность стрельбы нашими торпедами.

           Основное внимание я уделил способам преодоления противодействия  вероятного противника на противолодочных рубежах  при наличии той техники и акустики, которая  у нас сейчас. А  вопросам снижения шумности наших лодок и совершенствования акустических систем и торпедного оружия предложил уделить больше внимания соответствующим специалистам и конструкторам.

           В конце-концов что-то, на мой взгляд, интересное из всего этого у меня получилось, я упорядочил и изложил всё  в секретной тетради и решил показать командиру. При передаче вахты в Центральном посту я отдал ему тетрадь и попросил высказать свои замечания по моим запискам.  Он был явно удивлен, видимо, не ожидал, что я нашел время еще над чем-то, кроме своих обязанностей, работать. Но тетрадь взял и обещал посмотреть.

          Сдав вахту, я ушел к себе в каюту и впервые за много дней и ночей сразу же уснул, как убитый.  Мне повезло – ни одной тревоги за те несколько часов, которые я проспал. Однако, как только проснулся, поджилки у меня задрожали – что скажет Аркадий Иванович?  Времени почитать и подумать над моими записками у него, на мой взгляд, было достаточно. А ну, как посмеётся, мол, чепуха, не стоящая внимания?

          Когда подошло время моей вахты, пошел в Центральный. Аркадий Иванович встретил, как будто приветливо. От души отлегло – иронии на его лице я не увидел. Поговорили о делах, о плане на предстоящие сутки. Я всё жду. И вот он, как бы между делом:

-  Ну что… посмотрел я твой труд, почитал…

Его отзыв меня просто ошеломил. Он нашел мой труд важным и нужным. Обратил внимание на слабые места, что где требует дополнительных расчетов, уточнений. Но в целом работу одобрил. А в заключение сказал:

- На твоём месте я бы всё это отослал в секретное приложение к «Морскому сборнику». А вообще, - добавил он, -  из такого в Академии диссертации делают.

           И попросил оставить ему мою тетрадь еще на некоторое время.

           После такого разговора, я долго не мог придти в себя. Сердце трепыхается, ног под собой не чувствую, в голову лезут всякие мысли… В общем – телячий восторг, витание в облаках. Не сразу, но всё-таки восторг прошел, и я занялся своими обычными старпомовскими делами.

          На следующий день, когда Аркадий Иванович вернул мне мой труд, у нас состоялся еще один серьезный разговор по существу затронутых мной вопросов. Кое-что он еще подсказал и добавил, над чем еще надо бы подумать. Казалось бы, все было строго между нами. Однако, как говорится, шило в мешке не утаишь, о моих трудах вскоре в экипаже узнали.  Я чувствовал это по отношению ко мне со стороны офицеров.  Как бы там ни было, но мне пришлось впервые испытать радость творчества, чувство ни с чем несравнимое.