Мыахном чорны брук на солдат брук...

Мыахном чорны брук на солдат брук...

           Мыахном  чорны брук на солдат брук... С этой фразы и началось стихийное переобмундирование будущих лётчиков, в то время ещё «сталинских соколов». Главная роль в этом процессе принадлежит солдатам стройбата, ещё носивших тогда чёрные погоны строительных войск.

          Это были ещё те «войска»! Их контингент набирался в таких диких аулах и кишлаках, где даже по-русски не понимали. Полагаю, их знание русского языка только и ограничивалось этой фразой, а многие и её не могли произнести. Но именно этими словами они начинали  торг по обмену наших шмоток на заношенное армейское рваньё.   .

          В обмен шли не только гражданские брюки и рубахи, но и куртки-«бобочки» – обычная одежда тогдашней городской молодёжи, и старенькие пиджачки бывших сельских жителей. В придачу предлагалась водка, одна или две бутылки – в зависимости от качества штатской одежи.

          Для строителей «дембель был неизбежен», и они спешили воспользоваться случаем и приобрести задарма гражданскую одежду которой в продаже было мало и стоила она дорого. Ну а нам, восемнадцатилетним, было ясно, что штатской одежды нам уже не носить: даже если не будем приняты в училище лётчиков – направят в другое. Армия уже затратилась на наши перевозки, получив в военкомате воинские проездные документы были привязаны к ней на всю жизнь

          В непродолжительное время все будущие курсанты уже щеголяли в армейском рванье не первой носки. Редко кто сохранил свою штатскую одежду.   Через месяц после обмундирования в курсантскую форму, когда потребовалась штатская одежда Жене Смирнову, освобождённому от армии по болезни, с формулировкой «не годен в мирное время» мы смогли только у одного из куркулей выкупить ГВФовский костюм.

          Этот бывший моторист сумел его сохранить, сдав в каптёрку старшине. Другие даже не знали что такое возможно, поэтому расставались со своей одеждой без сожаления.

          Я тоже поменял свою одежду,  можно сказать, единственную добротную которую имел в юности. Это были брюки флотского покроя (с клапаном вместо ширинки) купленные после девятого класса на рынке в Калининграде и суконная куртка зятя, уже не помню как перешедшая мне в наследство в десятом классе. До этого я даже брюк не имел, только сшитые мамой шаровары из х/б фланели и «бобочку-москвичку» из этого же материала. Да что говорить, все мои одноклассники так одевались, костюмы имели очень немногие.

          Если бы знал, что штатскую одежду можно сохранить, ни за что бы с ней не расстался.

          Так что последнюю неделю сдачи экзаменов я «щеголял» в драном, выцветшим до белизны солдатском рванье, как и все окружающие будущие «сталинские соколы».

          В результате этого «махнём» мы лишились возможности бегать в город – патрули мгновенно вычисляли курсачей и препровождали на губу, после чего неминуемо  происходило отчисление и отправление в войска на трёхлетнюю службу в стрелковых войсках или том же стройбате.

          Пожалели мы о потере штатской одежды и позже, уже после  переобмундирования в курсантскую робу – были лишены возможности, переодевшись в гражданку, сбегать в самоволку. Может, это и к лучшему – за все училищные годы многие из нас (если не все) ни разу не были в самоволке, а значит и не тряслись от страха быть отчисленными по дисциплине. Отчисленные же по лётной неуспеваемости могли спокойно самоволить. Но, увы, и им бегать было некуда – наши полевые аэродромы были далеки от больших населённых пунктов с какой либо культурой, а в ближайших сёлах можно было только «окультуриться» водярой.

          Не меняли «брук на брук» только «спецы» – выпускники Спецшкол ВВС. Уж очень они дорожили своей «лётчицкой» одеждой с погонами и голубыми кантами на темно синих брюках. Но что с них взять, они уже в спецухах считали себя лётчиками и перед нами, прибывшими с гражданки, задирали носы.

Но это уже другая тема.