В Москве на женских курсах Полторацкой училась Надежда Григорьевна Львова, дочь небогатых родителей, уроженка Подольска, уездного городка Московской губернии. Я познакомился с Львовой в 1911 году; тогда ей было лет двадцать. Настоящая провинциалка, застенчивая, угловатая, слегка сутулая, она не выговаривала букву "к" и вместо "какой" произносила "а-ой". Ее все любили и звали за глаза Надей. Пробовала она писать стихи; пробы выходили плоховаты, но на беду ей случилось познакомиться с компанией молодых московских литераторов. Глава их, опытный стихотворец, выправил и напечатал стишки Нади в толстом журнале. Девочка поверила, что у нее талант.
Прошло два года. Встретившись с Надей проездом через Москву в Кружке, я чуть не ахнул. Куда девалась робкая провинциалочка? Модное платье с короткой юбкой, алая лента в черных волосах, уверенные манеры, прищуренные глаза. Даже "к" она выговаривала теперь как следует. В Кружке литераторы за ужином поили Надю шампанским и ликерами. В ее бедной студенческой комнатке появились флаконы с духами, вазы, картины, статуэтки.
Во второй половине ноября 1913 г. я приехал в Москву и раза два видел Надю.
24 ноября в воскресенье был я на именинах. Надя меня вызвала к телефону. Из отрывистых слов я понял, что ей нестерпимо скучно. -- "Скучно, прощайте!" Домой я возвратился поздно. Едва успел сесть утром за самовар, как меня пригласила к телефону вчерашняя именинница. -- "Слышали новость? Львова застрелилась".
Я отправился на панихиду в Крапивенский переулок, в пестрый дом Иерусалимского подворья, где жила Надя. Выходя из номеров, столкнулся с почтальоном: он нес последнее Надино письмецо, посланное мне перед моим отъездом из Нижнего и теперь возвратившееся в Москву. Комнатка Нади была полна. Родители, сестры, брат, подруги по курсам, литераторы, слезы, цветы, венки. Надя лежала, как живая, в белом гробу в белом платье; глаза прищурены, губы тревожно, по-детски, полуоткрыты. Мать, простая женщина, не могла подняться с колен. -- "Надя! Надюша! Надя, девочка моя!" -- кричала она, рыдая. Отец -- одно из славных русских лиц -- крепился. Красивый, похожий на покойницу, брат-студент поддерживал порядок.
В Богословском переулке у церкви дожидался катафалк. На отпевании (27 ноября) были те же лица. Покойница изменилась и похудела: нос, как это всегда бывает, казался темней лица.
Отпевание кончилось; все сразу хлынули к гробу. Мать заголосила: "Уж вы хотите уносить ее! Надя, не оставляй нас!" Брат первый простился с покойницей. Нежно наклонившись, он долго целовал ей лицо и простреленную грудь. На Миусском кладбище гроб опустили в могилу.
Свободное копирование
