Познакомил меня с Никольским Валерий Брюсов. Он же дал мне письмо к Буренину, и утром 4 октября я отправился на Надеждинскую, где в бельэтаже жил пресловутый критик. Мне хотелось узнать от него что-нибудь о Фете. В передней увидел я красного дерева прекрасный ампирный шкап; слуга провел меня в маленькую приемную. Минут через десять зашаркали туфли, и показался Буренин. Для семидесяти двух лет он был весьма моложав; конечно, он красился. Старческого в его наружности только походка: он казался немного разбитым на ноги. Говорят, Буренин за всю жизнь не выпил ни капли спиртных напитков. -- "Господин Садовской? Прошу". Буренин слегка картавил. В кабинете, куда он пригласил меня, лежала на спинке кресла котиковая шапка хозяина; на стенах выцветшие редакционные группы коршевских "Петербургских ведомостей" и "Голоса". На всем отпечаток неуютности и сиротства. Буренин усадил меня на диван: "Ну, как Брюсов, правда ли, что он ходит весь искусанный, исцарапанный?" Я выразил недоумение. -- "Он пишет, что женщины его кусают. А я сейчас начал пародию на него". Буренин прочел несколько стихов из тетради в клеенчатой обложке. Взошла седая дама; он вынул из стола пачку ассигнаций и молча передал ей. Фета Буренин лично не знал, но поэт писал ему три раза, благодаря за благосклонные отзывы о "Вечерних огнях".
У В. В. Розанова бывал я по воскресеньям. Он жил тогда на Коломенской. В кабинете иконы с лампадкой, большой бюст Пушкина; на подставке из черного бархата гипсовая посмертная маска Страхова. Несколько книжных шкапов и на отдельной полке все сочинения хозяина в красном сафьяне. За чайным столом у В. В. дышало провинцией, уездным уютом; казалось, сидишь не в Петербурге, а в Ардатове, не у литератора, а у педагога или чиновника. Варенье, котлеты от обеда, початый домашний пирог. В. В. набивает папиросы, посмеивается, пьет чай под тиканье часов.
При мне у Розанова бывали: балалаечник В. В. Андреев, всегда веселый, с наружностью доброго Мефистофеля, Ремизов, Кузмин, Сологуб с женой, художник Лукомский, поэты Пимен Карпов и Тиняков. Приходил беллетрист Добронравов и пел семинарским басом под рояль "Любви все возрасты покорны".
В. В. очень любил меня. Однажды обнял и с нежностью сказал: "Какой тоненький, настоящий поэт".