Судьбе было угодно, чтобы именно в тот же день, 17 июня, Б. писал мне письмо, которое я получила через несколько дней. Он сообщал в нем: «От пассивной приступаю к активной работе. Уже давно подкопилось, что писать. Логика меня привела (и долгий осторожный анализ в себе) к очень интересным выводам и решениям. Есть в них, на мой взгляд, только одна неприятность. Она заключается в том, что они (выводы и решения) в корне противоречат всему тому, что делается у нас в области экономики. Хорошо то, что мне ВСЕ (?) удалось связать в одну последовательную, совершенно новую и ЕДИНСТВЕННО (?) ПЕРСПЕКТИВНУЮ (?) в наших условиях систему (?). «Рациональность и большую эффективность я могу гарантировать (?) кому угодно». «Если я начал с противостояния администраторам-политикам, то кончу противостоянием огромнейшей армии преуспевающих представителей общественной науки. Осторожность, но не бездействие» (?), - заканчивал Б. свое послание. Вопросы в скобках – мое недоумение. Смысл его раскрываю краткой выдержкой из поэмы Александра Галича, которую он писал тем жарким летом 1968 года. Взываю вместе с ним:
«Не бойтесь золы, не бойтесь хулы, не бойтесь пепла и ада.
Бояться надо только того, кто скажет: «Я знаю, как надо»!
Гоните его! Не верьте ему! Он врет! Он не з н а е т - как надо!»
Галич писал эти строки, находясь на свободе, и предупреждал своих единомышленников, тоже пока находившихся на свободе. Кто-то из них вскоре оказался в лагерях только за то, что не скрывали своего неприятия советского режима. «Но они, - вспоминал Л.И. Бородин, встретившийся с ними в «малой зоне», - принципиально воздерживались от изобретения «рецептов», потому что честно не знали, «КАК НАДО».
Не мог знать, как надо, и Б.. В самом деле. Спустя три месяца он сообщил мне: «Состояние разработки единственно перспективной экономической системы прескверное».
Что касается «начала противостояния администраторам-политикам», то реально речь можно было вести об одном человеке – о заведующем одной из лабораторий НИИХП. В 1966 году этот завлаб включил Б. во всесоюзную комиссию, которая анализировала размещение и состояние предприятий химической промышленности в стране. Не каждого экономиста включали в такие комиссии. В следующем году для поступления в аспирантуру он написал Б. в целом положительную характеристику. Завершала ее следующая фраза: «Излишняя самоуверенность Г.Б.Г. мешает ему иногда правильно воспринимать критику по деловым вопросам в его адрес». Это был относительно мягкий ответ, но вызванный сугубо личной реакцией завлаба на «иронию, издевку, яд» - именно в такой форме Б. мог «противостоять» этому администратору-политику. В письме ко мне он подтвердил мою догадку: «Работать в обществе дураков и под властью дураков, а властвующие дураки и создают общество дураков, - все больше становится невозможным», - писал он 27 июня 1968 года. Тогда Б. откровенно демонстрировал свое неумение «считаться с упрямством власти» даже самой маленькой. Или сам претендовал на эту роль? Спустя три месяца: «Работать на общество (даже дураков? – Е.Е.) для меня – это уже потребность и не второстепенная». Чему – «невозможности» или «потребности» - можно было верить?
И что стояло за обещанием Б. «начатое противостояние администраторам-политикам» «кончить противостоянием огромнейшей армии преуспевающих представителей общественных наук»? Если: «думаю очень много, читаю и пишу очень мало»? Читалась им советская периодическая печать, постановления и директивы ЦК КПСС и советского правительства. Тщательную проработку этого «источника» Б. считал «творческой работой мысли». «Чтобы понять политику партии, достаточно прочитать первую строчку газеты «Правда»», - писал в 1934 году Сталину П.Л. Капица.
Исключаю из «творческой работы мысли» Б. советских знатоков «научного коммунизма». Эту «армию» действительно было не счесть. Противостоять ей, «питающейся» из того же «источника», - себя погубить. Советские «светила» политэкономии Б. были известны лучше, чем мне. Чтобы победить в противостоянии хотя бы двум философам – Александру Зиновьеву и Андрею Амальреку, - надо было располагать солидным научным багажом. Их он не читал ни тогда, ни в последующие годы. А в истории? Победить моего Михаила Герасимовича Седова, или Сергея Сергеевича Дмитриева, Артемия Владимировича Арциховского и Михаила Никаноровича Кислова!? Преуспевающие доктора исторических наук и профессора, они еще были и замечательными личностями! Немыслимо. Как остальные не знаю, а моего Седова можно было всегда найти либо в профессорском зале библиотеки имени Горького, либо в студенческой аудитории. Он читал и писал много. Наверное, и среди экономистов можно было найти достойных специалистов? Кого-то же желал Б. иметь своим научным руководителем в случае приема его в аспирантуру?
Завышенный уровень притязаний Б. был налицо. В марте 1964 года в письме брату он видел в себе «одного из многих недураков». К лету 1968 года в нашем обществе, по утверждению Б., оставался один недурак – Г.Б.Г., который в письме ко мне признался, что не питает ни малейшей надежды на поддержку его противостояния скопищу дураков «ленивым», по его утверждению, народом. Народ – это кто? Тогда, в 1968 году Е. Евтушенко так отвечал на этот вопрос: «Народ – тот, кто не врет, а остальное – население». По этому вопросу вот мнение еще одного шестидесятника – В.Н. Войновича. Один из героев его романа «Москва – 2042» отвечает другому: «…если народ – это большинство, то я тебе должен сказать, что народ глупее одного человека. Увлечь одного человека идиотской идеей намного труднее, чем весь народ». На Байкале, в Братске и в Норильске перед Л.И. Бородиным предстали моллионы масс не ленивых, но «не готовых ни к каким распадам-перепадам». Они, конечно, не поддержали бы Б., но не из-за лени. В лагерях для политзаключенных Бородин и его друзья увидели «многочисленные группы с составом от трех до пяти человек», но и эти, не увлеченные идиотскими идеями, за что и пострадали, не поддержали бы Б. по той же причине, на которую указывал ему в 1962 году Николай Вяткин.
Свободное копирование
