Но тогда пострадала Анюта. Так получилось, что 30 августа некому было отвести ее в школу на перекличку, некому было отвести ее в школу и 1 сентября. Открытка Б. с поздравлениями и пожеланиями Анюте пришла только 6 сентября – он оправдывал свое опоздание тем, что ему подбросили дополнительное задание. У него всегда и всему находилось оправдание. В школу Анка пошла 2-го сентября, когда соседка Людмилы Афанасьевны согласилась сидеть с Надюшей, пока Анюта будет находиться в школе. Открытие яслей затягивалось.
5 октября я писала Б. полное стонов письмо: «Надюшка до сих пор остается дома с Анютой. Не знаю, что бы я делала, если бы не было ее со мной – она внимательная и заботливая сестренка. Беда в том, что из-за этого Анка не может, как следует, выполнять домашние задания и пишет безобразно – ведь я с ней занимаюсь только в девятом часу вечера, перед сном, когда прихожу с работы. Какие это занятия для такой малышки после ее истинно трудового дня? (Вот еще «откуда Анка?» - Е.Е.). От швейной фабрики до пединститута я обошла дворы на всех улицах, ища няню для Надюшки. Ни одна старуха, оберегая свою жизнь, не захотела волноваться из-за полуторагодовалого ребенка. К сожалению, я почувствовала тогда, что не могу обратиться за сочувствием (не за помощью) и к тебе. Тебе некогда и не интересно нас слушать. Когда в моих раздумьях возникает вопрос «как быть?», я всегда вспоминаю твое заявление: «Наплодила и выкручивайся». Ты, конечно, как и многое другое, забыл и это свое заявление. Вот я и «выкручиваюсь» с помощью Анюты. Она стала моей помощницей, она водится с Надюшкой. Прости нас за то, что мы напоминаем тебе о себе и еще чего-то ждем от тебя. Но мы научимся и привыкнем ничего не просить, не требовать, не ждать, предоставляя тебе полную свободу, которой мы тебя так долго лишали. Я не хотела этого. В моих мыслях всегда присутствовало желание, как можно меньше втягивать тебя в домашние дела, и срывалась я только тогда, когда мне становилось невмоготу. Срывалась потому, что видела – тебе полезно заниматься делами, на которые, как ты предупреждал с самого начала, ты не планировал тратить свое драгоценное время – заниматься делами семьи. Именно в те минуты и часы, когда ты вникаешь в дела семьи, в тебе прорывается человеческое начало и благородство высшей пробы. Вникая в общечеловеческие проблемы, ты черствеешь, ожесточаешься, утрачивая это благородство. Прости меня за эту попытку сбросить с себя груз моих тяжких раздумий. Думаю, они не бесполезны и для тебя ».
Таково было мое состояние, так оно отражено в письме, которое я писала Б. 5 октября 1966 года, и пусть нас рассудит Бог. «Лучше угощение из зелени - но при любви, нежели здоровый бык – но при ненависти», - начинала я это свое послание одной из притчей Соломона. И уточняла: «Мы многого из того, что потребляем с девочками дома, не имели летом у Нины. Но мы были обласканы. У нее впервые я почувствовала, что значит быть беспечной при наличии у женщины двух ребятишек. До университета я не знала, что такое одиночество, в нем – познала. Но что такое быть не одинокой, я почувствовала у Нины. Оказалось, что она для меня и моих девочек тот человек, который действительно интересуется всеми нашими успехами, срывами, терпит нас такими, какие мы есть, и всегда готова прийти на выручку. Она – моя и моих дочерей опора.
Возможно, мое письмо слишком сумбурно, - продолжала я, - но таково мое состояние. Я понимаю, что временное свое состояние я не должна никому навязывать, в особенности – тебе, но не слишком ли многое я должна скрывать от тебя? Если не в близкую душу, то хотя бы на бумагу могу же я излить состояние моей души? Конечно, я никогда не стала бы говорить тебе об этом вслух – не хватило бы духу: все время чудится твое пренебрежительное – «бог мой, стоит ли над этим ломать голову и заниматься глупыми сантиментами, когда есть более важные недуги, которыми страдает человечество». Это верно, но человечество состоит из индивидов. Как же быть отдельному человечку с его небольшим «я», но жаждущим жить? Мы, небольшие люди, тоже любим жизнь, которая состоит из таких вот мелочей, как открылись или нет ясли. Кажется, в ближайшие дни я смогу отвести Надюшку в ясли, и тогда Анюта сможет больше и лучше заниматься», - так заканчивала я свое послание. Как я понимала, очень важный момент в Анютиной школьной судьбе был тогда упущен – и «отсюда Анка» тоже.
Тогда мне часто снились сюжетные сны. Один из них, проснувшись, я записала и озаглавила: «Мужчина и женщина». Воспроизведу его:
Он оделся и вышел из комнаты. За ним последовала усталая, болезненного вида женщина.
- Ты куда? – спросила она. Он, молча, продолжал свой путь. Она забежала вперед, остановилась перед ним и с тревогой повторила свой вопрос.
- Не могу с тобой, - буркнул он, пряча глаза.
- А я не могу без тебя, - сказала она. Он отстранил ее и пошел вперед. Она за ним. Он ускорил шаг, она почти бежала за ним и вдруг – остановилась и посмотрела ему вслед. Ей было горько, стыдно и жалко его. Она медленно побрела вперед. В памяти всплывали картины их совместной жизни, скорее не картины, а чувства томительного ожидания, ликования при встрече, радости от возможности еще раз быть вместе. Как прежде, она снова была во власти этих ощущений.
Раздражение, усталость, недовольство собой и другие непременные спутники напряженной работы и учебы и тогда бесследно исчезали при мысли, что вечером она снова будет с ним. Не сохранились они и в памяти.
Радость встречи – этим чувством она жила уже много лет. С годами оно становилось сильнее и сильнее. Вот она стоит у окна и смотрит на дорогу, по которой он должен возвращаться с работы. Вот она сидит у здания его института и ждет окончания рабочего дня, чтобы вместе идти домой, чтобы дольше быть вместе. Она любила его, сильного, мужественного, нежного.
Вдруг она услышала его голос. Она не заметила, как пришла в парк, в котором они часто гуляли с детьми. «Высоко сижу, далеко гляжу», - щебетала малышка, сидя у него на плечах. «Папочка, догони!» - кричали обе. – «Смотрите, какой я цветочек нашел», - говорил он девочкам, подавая им сорванный цветок. Почему-то ей вспомнились грустные мокрые осенние листья и песни, печальные и нежные.
Он сидел к ней спиной. Видна была только лысеющая его голова. «Стареет мой мальчик», - с грустью подумала она.
Две садовые скамейки были сдвинуты. Напротив него сидела девушка. Очень красивая и молодая.
- Мальчик мой, - бросилась она к мужу. – Что ты ищешь?
- Счастье. Покой и уют.
- Люська мне рассказала, какое шикарное гнездышко устроила она для встреч со своими любовниками. Она и мне разрешила им воспользоваться, - проворковала красавица и обратилась к женщине:
- Говорят, у вас в институте есть хорошие мальчики. Могу я найти…- Женщина прервала ее:
- Вполне. – И обратилась к нему.
- Я не могу препятствовать чьему-либо счастью. Твоему счастью – тем более. – Она выпрямилась и пошла от них прочь. Ей казалось, что она вот-вот рассыплется и исчезнет.
- Постой, - вдруг услышала она за спиной. – Дай, посмотрю в твои глаза, - сказал он, поворачивая ее к себе. Глаза были усталые и тоскливые.
- Мы с тобой будем искать счастья, - сказал он и обнял ее крепко и нежно.
Проснувшись, содержание этого своего сна я зафиксировала на бумаге и сейчас воспроизвожу его по давней записи. Сюжетные сны снились и Б.. Они отражали то, чем жило тогда наше подсознание. Наяву приблизительно так – от близости к разладу и наоборот - неоднократно получалось и у нас. Но даже во сне основанием моих поступков была готовность уступить себя кому-то. Та готовность, на которой держатся истинная любовь и вера. Во что выливались наяву сюжетные сны Б.? Именно тогда в одну из октябрьских ночей 1966 года, когда девочки, казалось, спали, Б. впервые потребовал от меня покаяния: со сколькими мужчинами я спала до него? Это подтверждало давнее предположение, что мое откровение в нашу первую ночь он не услышал, что все эти годы он оставался около меня преимущественно по взятой на себя обязанности, в качестве «благородного жеста» «человека-мужа». У меня и именно по его вине уже была необходимость покаяться, но только не ему, откровенно отказывавшемуся быть опорой собственным детям. В своей искренности и честности по отношению к нему я была безупречна, клянусь. Поэтому необоснованная настойчивость этого его требования, превращавшаяся в устойчивое словесное истязание, если не убивала меня, то отнимала много сил, душевных и физических. Оно продолжалось годами и становилось все изощреннее. В этом истязании он останавливался только тогда, когда доводил меня до слез, до истерики. Завершающим аккордом таких сцен становился половой акт, после которого Б. умиротворялся и засыпал. Много позже я попыталась выяснить причину отрицательного отношения Анны к отцу. Она мне сказала, что, оказавшись невольным свидетелем этих ночных сцен, она интуитивно почувствовала какую-то свою причастность к требованиям отца к матери, обижалась на него, но продолжала питать к отцу добрые чувства, ждала от него того же, хотя, по ее признанию, испытывала перед ним постоянный страх и очень боялась отца. Их ровные отношения во многом зависели от меня, от моей терпимости. Мое чувство к нему оставалось достаточно сильным, поэтому я мирилась с этими его выходками, но именно они укрепляли мое давнее убеждение: дети – это моя забота, моя ответственность. И если Б. по собственной инициативе будет принимать участие в их судьбе, - я буду принимать это с благодарностью, но без иллюзий на продолжительность и искренность этого участия. Б. был неправ: опираться на одного человека можно. Если человек наделен способностью уступить себя кому-то и стать для того ближним, он будет опорой. Он будет надежной опорой, если для него важно быть мужчиной, а не казаться им.
Тогда из своей длительной командировки Б. как-то сообщил, что его напарник по этим поездкам, Алексей Кайгородов, возмущается тем, что он не пишет нам письма, хотя бы через день. «Это не по-мужски – такое проявление своих чувств», - объяснил мне Б. свое отношение к порицанию Алексея в свой адрес. Он всегда умел оправдываться. Нашел Б. оправдание и отсутствию у него способности уступить себя кому-либо, даже собственным детям. Так он продолжал упускать возможности для очень значительного изменения своего характера в сторону большей психической устойчивости. В «Магии мозга» Н.П. Бехтеревой я прочитала много лет спустя, что полнота проявления чувств и эмоций обеспечивают здоровое состояние мозгНа мое растрепанное письмо от 5 октября, содержание которого я передала выше, Б. писал: «Ты же знаешь - не мое желание эта командировка при столь неблагоприятных обстоятельствах: устройство детей. И ты мне ни слова (?) о том, с кем дети, когда ты на работе». Мое недовольство в письме он уловил, а все, что так много и подробно было сказано о детях, – нет. Так «внимательно» читался мой жалобный стон.
Свободное копирование
