А Борису в марте 1964 года пришлось возиться с семейной грязью. Брат его Геннадий был осужден и просил его посодействовать его освобождению. Привожу ответ Б. брату как характеристику его самого, как пример того, против каких «ветряных мельниц» боролись тогда охранители системы. Он писал: «Откровенно говоря, для меня такой исход твоего дела не является неожиданным. Ты к этому чрезвычайно долго шел: пьянство, драки – это результат буйного характера и относительно хорошего здоровья. Уверен в том, что окажу тебе медвежью услугу, если сменю былую требовательность к тебе на бессмысленные нежности и любезности. Если ты еще не дошел до утверждения, что в мире нет честных и неглупых людей, кроме тебя (судя по всему, ты к этому катился), то наберись терпения (которого у тебя никогда не было) и выслушай одного из многих, кто старается быть честным и не дураком (подчеркну для памяти: «пока одного из многих не дураков» – Е.Е.). К тому же, это пишет тебе единственный брат и человек, ближе которого у тебя не было, нет и, думаю, никогда не будет. Ты всегда нуждался в хороших советах и в то же время никогда не прислушивался к ним серьезно. Виной всему страшно болезненное самолюбие и преувеличенная оскорбительность. Откажись от чудовищной злости к людям – тебе они меньше сделали зла, чем ты им. Эта злость была у тебя раньше, есть она в тебе и сейчас, судя по бумагам, написанным тобой». Эти рекомендации Бориса брату Геннадию, с очевидностью, были необходимы уже и ему самому.
Судя по ответному письму Геннадия, он так и не понял увещеваний брата. В июле того же года Борис вновь писал ему: «Нужно очень серьезно болеть, чтобы мои письма считать колкостями. Колкости были, но не «взаимные», а только твои, односторонние, злые и смешные, в которых правда смешивалась с мелкой ложью, умалчиванием и выкручиванием. Всем этим ты сам дополнил свою характеристику и подтвердил мои самые серьезные опасения. Ты раб собственных привычек и склонностей: умственной лени, нежелания учиться, упрямства, неуравновешенности, самолюбия, капризности. Ты раб изуродованного детства и своего несчастного прошлого. Не получив воспитания, ты не занялся самовоспитанием и, судя по всему, не намерен заняться этим жизненно важным делом. А жизнь проходит!» Далее, перечислив имена классиков русской и зарубежной литературы, живописи и музыки, Борис продолжал: «Для многих, кто заслужил право считать себя человеком (не только в силу физического сходства) без этого жизнь невозможна. Она превращается в прозябание, не отличимое от жизни животных. Это не желание оскорбить, а последняя попытка объяснить, что суть жизни человека – в бесконечном процессе познания. Ты пока не заслужил других слов. И это не моя вина. Это – мое несчастье, и ты оказался неспособным понять это. Я слишком много хорошего ждал и хотел от тебя, - но напрасно! Б. 7 июля 1964 года». Судя по этим письмам брату, в 1964 году Борис сознавал необходимость работы каждого человека над собой – атмосфера Московского университета продолжала жить в его памяти и оказывать влияние на его умонастроение. «Суть жизни человека в бесконечном процессе познания. Без этого жизнь невозможна. Она превращается в прозябание, не отличимое от жизни животных», - возмущенно внушал он брату Геннадию. И внушал обоснованно. Но по моим наблюдениям и замечаниям Саши Никифорова и Николая Вяткина советы Б. брату он в полной мере мог отнести уже и к самому себе. Он был в том возрасте, когда такая работа над собой ему была крайне необходима: тогда Б. еще располагал немалыми возможностями для очень значительного изменения своего характера в сторону большей психической устойчивости и предупреждения будущих своих болезней.
Всякое было в этом 1964 году, в Китае, например, начиналась «культурная революция», вызвавшая «мигрень» во всем социалистическом лагере. В кинохронике, в телевизионной программе «Время», во всех средствах массовой информации можно было увидеть тогда снимки, как, начиная с детей детсадовского возраста, в Китае раздаются цитатники Мао Цзэ-Дуна с целью формирования у подрастающего поколения единого мировоззрения. Эти снимки сопровождались «тревожными» восклицаниями: «Что за поколение вырастет! Ужас!» Тревожились и мои коллеги по работе. Я не тревожилась и была уверена в том, что вырастут разные типы. Несомненно, психоз толпы, состоящий из индивидов с манипулированным сознанием, - страшное дело. Однако жизнь неоднократно подтверждала: всякая толпа состоит из разных индивидов – уже подверженных и еще не подверженных манипулированию их сознания. И будущее каждому из них, я не сомневалась, предстояло переживать по-своему. Зачем далеко ходить? Десятилетиями XX века осуществлялось целенаправленное манипулирование и нашим сознанием. Но разными вырастали мы в детских домах, разными выходили из школ, разные получились из нас специалисты. И эффект от нашей работы оказался не однозначным. Работая с представителями нового подрастающего поколения, я видела – нет среди них однообразного восприятия изучаемого материала, по-разному оценивают они действительность, разные сформируются из них личности. Свою обязанность как учителя я видела в том, чтобы приобщать своих подопечных к духовности и добру и сознавала – очень нелегкая эта обязанность, и результат ее получался не только положительный. В направлении формирования индивидуальностей пытался работать и Саша Никифоров в Саратове, но там его подвергли решительному остракизму. В Сибири пусть не открыто и не все, но все-таки учителя меня поддерживали, да и на свое начальство я не могу пожаловаться: Вадим Никитович Усанов, Владимир Яковлевич Вознесенский и Николай Иванович Ананьев оказывали мне существенную поддержку, хотя преимущественно молчаливую.
Свободное копирование
