В этом 1963 году состоялась «встреча с органами» и у Бориса. Как эта «встреча» подействовала на него?
С высоты прожитых лет и накопленных знаний смею утверждать – выбор Л.И. Бородина и его друзей в том 1963 году был оправдан. И выбор А.А. Ахматовой в пользу своего народа и будущего своей страны, написавшей в 1940 году «Реквием» по невинно загубленным в 1930-е годы жизням, был оправдан. И выбор всех, кто в 1941 году старался помочь М.И. Цветаевой, тоже был оправдан. Он был важен для каждого, для самого себя, в первую очередь. С одной стороны выбор пусть малочисленных россиян, но самоотверженных, независимо от того, знали ли они друг друга или нет, содействовал ускорению процесса самоизживания советской политической системы. С другой – сама советская система, создавая немыслимые условия жизни, труда, просвещения и образования, своим противодействием и суровым наказанием всякого инакомыслия, - с самого начала неизбежно сама вела себя к гибели. Встреча этих двух процессов неминуемо должна была завершиться крахом советской политической, экономической и идеологической системы. В этом исторически непреходящее значение деятельности тех, кто начал в 60-е и ускорял процесс самоизживания системы до полного ее краха. Приходится только удивляться недальновидности ее апологетов. Ложь и насилие никогда не служили основанием чего-то прочного.
Поначалу КПСС с осторожностью намеревалась пресечь вольнодумство творческой интеллигенции, распространению которого среди писателей, художников, режиссеров и артистов, способствовали решения XX и XXII съездов КПСС. На рубеже 1950 и 60-х годов честным литераторам с трудом, но все-таки удавалось пробить публикацию своих произведений. Тогда были экранизированы некоторые произведения В. Аксенова, А. Галича, И. Грековой. Читатели узнали произведения А. Гладилина, Г. Владимова, В. Войновича, Л. Чуковской, В. Аксенова, В. Максимова, В. Корнилова, Ю. Домбровского; услышали стихи и песни А. Галича, Б. Окуджавы, Р. Рождественского, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной. Впервые прозвучала по всесоюзному радио музыка опального Альфреда Шнитке – это был результат выбора композитора Родиона Щедрина и дирижера всесоюзного радио Геннадия Рождественского.
Но гневный голос КПСС постепенно крепчал. В центральных газетах: «Известия», «Советская Россия», «Литературная газета» и чаще всего в «Правде» стали появляться разносные статьи против «вольнодумства» творческой интеллигенции. Активизировали свою деятельность в этом направлении идеологические отделы всех комитетов партии от районного до самого верха. «Партия выражала неудовольствие тем, что литература слишком углубляется в «последствия культа», будирует допущенные ею «ошибки», вместо того, чтобы говорить о достижениях», - писала в 1962 году Л.К. Чуковская. И все-таки, свое «неудовольствие и гнев» партия выражала пока без эксцессов.
И вдруг – прорвало. От относительно осторожного порицания ЦК КПСС перешел к громогласному и решительному напоминанию работникам культуры и искусства рамок, за пределы которых их выход она никогда не допускала раньше и не собиралась допускать впредь. Поводом к такому переходу послужило посещение Н.С. Хрущевым художественной выставки в московском Манеже в начале февраля 1963 года. Хрущев не понимал живописи, поэтому не любил ее и выставки художников не посещал. Но кто-то уговорил его, позже стало известно, что намеренно, сходить на эту выставку. Только начав осмотр ее, Хрущев вознегодовал. Когда же Никита Сергеевич дошел со своей свитой до того места выставки, где были представлены скульптуры Эрнста Неизвестного, он уже кипел в гневе и грубо произнес: «Какой п т лепил это?» Перед генсеком предстал Эрнст Неизвестный и заявил: «Я сделал эти скульптуры, а Вам предлагаю привести сюда взвод баб, и мы с Вами будем соревноваться, чьи возможности окажутся более значительными». Хрущев стремглав ринулся к выходу, свита едва поспевала за ним.
К слову замечу: нецензурная лексика была общеупотребимой в окружении этого генсека, да и всех последующих, кроме, пожалуй, Андропова. Этому «стилю» общения следовали все, кто имел хоть какое-то соприкосновение с членами ЦК и обслуживающими его работниками. Мне приходилось тогда посещать библиотеку ИМЛ при ЦК КПСС и общаться с моими давними приятелями. Они без всякого смущения «щеголяли» свободным владением этой лексикой. Извращение литературного русского языка меня коробило.
Немного о скульпторе Эрнсте Неизвестном. В июне 1941 года из ГУЛага он пошел добровольцем на фронт. Командуя ротой штрафников, Э. Неизвестный освобождал Варшаву, Прагу, Вену, Будапешт. После войны он одновременно учился на отделении скульптуры в Академии художеств и на философском факультете МГУ. К тому времени, когда Б. заявил о своем намерении выступить против советской системы, Эрнст Неизвестный поставил памятник узникам ГУЛага на Колыме.
По личному приказу Н.С. Хрущева срочно была организована встреча ЦК с творческой интеллигенцией и проведена 7 и 8 марта 1963 года. Грубой безапелляционной речью Хрущев подверг творческую интеллигенцию разносу. Не сдерживая себя, кричал он на Эрнста Неизвестного. Досталось на той встрече персонально Р. Рождественскому, А. Вознесенскому, В. Аксенову, Е. Евтушенко, Марлену Хуциеву – режиссеру фильма «Застава Ильича». Министр культуры Е.А. Фурцева специально села между Е. Евтушенко и Э. Неизвестным. Положив свою руку на колено Эрнста, она сдерживала его от возможных с его стороны ответных выпадов против Хрущева.
Присутствовавший на этой встрече Анатолий Гладилин вспоминал: «Скандальная речь Хрущева на этой встрече была спровоцирована заинтересованными лицами из Политбюро. «Пылкой» речью Хрущева они доносили до слуха сидевших в зале своих приверженцев: «Дорогие товарищи, не беспокойтесь, оттепель кончилась, смены поколений в руководстве не предвидится, скорее всего сменим кое-кого в руководстве». «Дорогие товарищи» «услышали» и поняли сигнал правильно. Последним, кто это понял, был Хрущев».
«Высокое» собрание решило тогда выслать Э. Неизвестного за пределы страны, лишая его советского паспорта и запрещая ему вывоз коллекции его скульптур. «Коллекцию я уничтожу, а за лишение меня паспорта я – инвалид ВОВ, подам иск в международный суд», - заявил Э. Неизвестный высокому собранию и покинул зал. С завидной оперативностью чиновники КГБ сообщили ему, что «выпускают» его за рубеж с паспортом и со всей его коллекцией. Вспоминая о том, как работал Э. Неизвестный, друзья называли его Титаном. Титан не позволил согнуть себя.
После Эрнста Неизвестного гебешники «взялись» за художника Михаила Михайловича Шемякина. Отправить в сумасшедший дом или посадить его они не решились. Заявив ему лично, что «Союз художников» не даст ему возможности жить, гебешники выпроводили его с женой и дочерью из страны бесшумно. Даже с родителями не дали попрощаться. Выдворенной без средств, его семье поначалу пришлось очень трудно, но и они не согнулись, не утратили доброго отношения к своему отечеству. «Мы не диссиденты, мы инакомыслящие. За это мы незаслуженно и наказаны», - объяснял Михаил Михайлович интервьюеру от телевидения.
Советской системе не удалось тогда согнуть и композитора Исаака Шварца. Получив сообщение о гибели его отца в ГУЛаге, он, по его признанию, осознал свое предназначение – серьезно заняться музыкой. Его музыка звучала в 110 кинофильмах, но имя автора этой музыки в титрах к кинофильмам предпочитали не указывать. Когда игнорирование его авторства превратилось в систему, Исаак Шварц подал иск в международный суд и заставил советских чиновников считаться с собой. Остановлюсь на этих примерах.
Свободное копирование
