Осенью 1961 года Виктор Николаевич Першиков пригласил Б. к себе и предложил ему принять участие в очень прибыльной афере, которую можно было осуществить только вместе с начальником планового отдела. Что-то близкое тому, за что в 1946 году попал в тюрьму мой приемный «отец» Левандовский. Афера, к участию в которой Першиков приглашал своего молодого начальника планового отдела, сулила обоим миллионы – вот когда рождались «новые русские»! Б. наотрез отказался принимать участие в откровенно уголовном деле. Несмотря на это, В.Н. Першиков, когда его переводили на работу начальником строительного отдела в Кемеровский совнархоз, приглашал с собой и Б.. Наверное, надеялся, что на огромном участке работы удастся соблазнить способного экономиста на участие в афере уже грандиозного масштаба. Но Б. отказался переходить на работу в совнархоз. В последующем Виктор Николаевич Першиков, если была необходимость, всегда защищал Б.. Такова замечательная закваска сибиряков – они могли оставаться людьми и в условиях пакостной системы. И Виктор Николаевич Першиков был не единственным, кто умел оставаться самим собой и помогать тем, кто нуждался в защите от посягательств системы.
В июне 1962 года Борис ушел и из треста «Железобетон», поступив на работу в научно-исследовательский институт промышленного машиностроения – НИИПРОММАШ. У него появилось больше свободного времени для работы над своим сочинением. Но уже тогда я заметила, как только он принимался за свое сочинительство, так дома росло его раздражение по отношению ко мне, на работе – по отношению к коллегам. Тогда, во второй половине 1962 года, опять появилась реальная помеха его сочинительству, а с ней и печали. Помеха появилась оттуда, откуда никто из нас ее не ожидал: брат Б. Геннадий, не заработав длинных рублей в Норильске, заехал в Ревду, забрал жену с сыном и приехал к нам в Кемерово. Вновь мы оказались в общежитии, точнее – в коммунальной квартире, один из жильцов которой (Геннадий) был алкоголиком и тунеядцем. Я решительно запротестовала, требуя их выселения. Свое «право» жить с братом Геннадий несколько раз пытался утверждать жестокими драками, но своего не добился. Катерина, жена Геннадия, деловая женщина, быстро нашла себе прибыльную работу, сняла комнату, устроила малыша в садик и зажила. Геннадий исчез. Теперь длинный рубль он попытался найти в Украине, но очень скоро оказался в тюремных стенах в городе Сумы.
Только начав сочинять первую свою работу, уже весной 1962 года Б. сообщил своим единомышленникам о своем намерении выступить против существовавшего в стране режима. В июне того года ему исполнился 31 год. Он продолжал верить в значительную распространенность среди всех слоев населения нашей страны желания узнать исчерпывающую правду о сталинском режиме. Поэтому был убежден в том, что среди жаждущих россиян узнать правду он встретит немало готовых поддержать его намерение. Б. не увидел, не почувствовал того, что к 1962 году обстановка в стране заметно изменилась. Те, кто был способен видеть, уже с конца 50-х годов заметили первые признаки начавшегося отступления верхов от допущенных ими попущений, названных оттепелью. Первыми это почувствовали честные литераторы. Директора издательств и редакторы толстых журналов, приобщенные к номенклатурному пирогу, все с большим усердием восхваляли любые деяния КПСС и КГБ и чинили всевозможные препятствия попыткам честных писателей опубликовать свои произведения, посвященные обоснованию причин и последствий сталинского режима. Но их сочинений, разработанных и написанных до 1962 года и после, Б. не знал. Он никогда их не читал. Но продолжал верить в то, что именно от его «искры возгорится пламя», стоит только бросить эту искру в массы!
Без всякой иронии отмечу: на сообщение Б. откликнулись только двое и оба отговаривали его от его намерения выступить против режима. Первым на сообщение Б. откликнулся Саша Никифоров, еще работавший в Саратове в школе. 26 апреля Саша писал в своем ответном письме: «Тебе самому идти на выступление рано. Нельзя. Интересы дела требуют воздержаться. Необходимо выбрать правильный момент выступления, а пока заняться подготовкой». Трезвый в своих суждениях и поступках, Саша собирался начать с себя. По окончании учебного года уволенный из школы, он не стал бороться с системой. Решил проверить себя и узнать настроения трудового люда. Настроение интеллигенции он знал. В декабре 1962 года Саша уехал на нефтеразработки на Севере Сибири. Судя по имеющимся на полях Сашиного письма заметкам Б., он не собирался начинать «подготовку» с себя. О своей идее и главной задаче Б. писал Саше: «С целью подготовки людей я напишу обращение, чтобы получать и изучать мнение людей и давать им ответы». Ответы, советы, рецепты, как жить и поступать неизвестным тебе людям в обстоятельствах, которые самому тоже были совсем не ясны?
Саша Никифоров был не единственным, кто искренне хотел узнать, как поступать в очень неясной ситуации, которую переживала страна после XX съезда. Среди серьезно интересующихся правдой о культе личности Сталина оказался 18-летний студент Леонид Бородин. Он был на 7 лет моложе Б.. Но он оказался зорче и наблюдательнее Б.. Перестраховщики от режима в 1956 году исключили Бородина и его друга Ивлева из Иркутского университета. Не впав в амбицию невинно наказанных режимом, Леонид пошел работать на Кругобайкальскую железную дорогу, потом участвовал в строительстве Братской ГЭС. Осознав необходимость «докопаться до полной правды в культе личности Сталина», Леонид уехал в Норильск и с осени 1957 года работал в кампании с бывшими заключенными на шахтах и в рудниках Норильска. Там, чтобы учиться дальше, получил положительную характеристику. В 1962 году он досрочно закончил в Улан-Удэ пединститут, а в Иркутском университете в том же году блестяще сдал экзамены по кандидатскому минимуму. Его друг по Иркутскому университету Владимир Извойлов служил в эти годы во флоте на Севере и тоже присматривался ко всему, чтобы знать, как поступать. Они начинали с себя, обеспечивая себе самый широкий круг общения, в котором немало было освобожденных и еще не освобожденных узников ГУЛага. В результате такого общения невозможно было назвать нашу страну идеальной. Будь им известен призыв Б. «Выше требования к идейной свободе в самой идеальной стране», они сочли бы этот призыв наивным и были бы правы. В 1962 году настоятельным они считали не переход от сталинизма к ленинизму, а смену существующего в стране режима. Но, в отличие от Б., они сомневались, найдутся ли силы, готовые поддержать осознанную ими необходимость. Они надеялись найти эти силы в народе, в массах. Сказывались крепко усвоенные ими положения диалектического и исторического материализма. Жизнь перечеркнула эти познания. «Из своего «пролетарского» опыта, - с иронией писал Бородин,- я сделал вывод, что брюзжание на вождей и на начальство ни в малейшей степени не свидетельствует о готовности масс к пересмотру базовых положений господствующей идеологии» (мне и Саше Никифорову это было понятно по настроению учителей в школах). И вот вывод Л. Бородина и В. Извойлова: «Отсюда: невозможно существование многочисленной организации, ориентированной на полное отрицание существующего политического строя». Б. даже после своих многомесячных командировок по шахтам Кузбасса в 1960-62 годах ничего этого не «увидел» и не «услышал». Поэтому он собирался «изучать настроение людей» по их письмам к нему и «давать им советы, как действовать». «Брюзжание на вождей и на начальство» он тоже слышал нередко, но принял их, очевидно, как готовность ворчащих «отрицать существующий политический строй». По опыту своих научных изысканий я знала, что людям определенного типа, жаждущим активной политической деятельности, во все времена свойственно было принимать желаемое за действительное.
Л.И. Бородин к такому типу людей не принадлежал. Он прошел школу серьезного семейного воспитания. Таким воспитателем был его отчим. В 1963 году Л.И. Бородин уточнил свои наблюдения: «За спиной нашего короткого, но впечатляющего жизненного опыта стояли массы, миллионы масс, по нашему убеждению, совершенно не готовых ни к каким распадам-перепадам, и у каждого из нас был небольшой, но впечатляющий опыт «общения» с «органами» и их невычислимым отрядом помощников-добровольцев – охотников за карьерой. Мы натыкались на них везде: в студенческой среде, в учительских коллективах, в бригадах «коммунистического труда»… «Нам не выжить», - сделал тогда вывод Бородин, но он и его друзья решили в своем выборе идти до конца, потому что «другой жизни мы тоже уже не хотели»,- писал Л. Бородин в книге «Без выбора».
Свободное копирование
