Оазисы добра и правды в моих университетах - 44

МОИ университеты в Кемерово
1959-1967
Быть, не робеть, не пасть

С Анютой на руках, без официального направления, но с дипломом МГУ уже в августе двинулась я на поиски работы. В сохранившемся моем дневнике записана последовательность моих посещений парадных подъездов и кабинетов: городской отдел народного образования, горком ВЛКСМ, райком ВЛКСМ, горком КПСС и приписка к этому графику моих похождений: «Что за ужас! Как долго это может продолжаться? Почему я до сих пор не теряю самообладания?» Не знаю, почему, но я действительно не отчаивалась. После всех моих безрезультатных хождений я решила, наконец, посетить областного прокурора, как и всюду, с Анютой на руках. Во время приема я попросила областного прокурора объяснить мне, как я могу реализовать записанное в Конституции мое право на труд. По закону обязанный охранять права материнства, детства и их интересы, он ответил мне дословно следующее: «Обращаться ко мне с подобным вопросом равносильно просить у меня колбасу». Иметь ее на своем столе, очевидно, было вожделенной мечтой прокурора Кемеровской области. Вот так. Мы с Анютой покинули «защитника» наших прав.
Проходя мимо здания Кемеровского облисполкома - средоточия советской исполнительной власти, - я решила заглянуть в отдел кадров областного отдела народного образования. И тут-то встретила ангела-хранителя. Он явился мне в образе начальницы этого отдела Анны Васильевны Аболонковой. Она предложила мне положить на стол мой кулек с Анютой, сесть за стол и написать заявление на имя заведующего ОблОНО Вадима Никитовича Усанова. С моим заявлением и дипломом она пошла к Усанову. При виде диплома выпускника МГУ Вадим Никитович вмиг подписал мое заявление, и 7 сентября 1959 с окладом в 67 рублей в месяц я начала зарабатывать свою трудовую пенсию. Анюте было тогда 2 месяца и одна неделя.
Мне, как матери, кормящей грудью, положено было уходить с работы на два часа раньше. Когда Усанов узнал об этом, он пришел в отдел кадров и заявил: «Здорово ты меня обманула, Катерина. Если бы мне были известны твои обстоятельства, ни за что я не подписал бы твое заявление». – «Не сокрушайтесь, уважаемый Вадим Никитович, - ответила я. – Я не задержусь в Ваших владениях. Уйду, как только объявится свободное место в любой школе». Анна Васильевна стала искать мне это место.
Каждый понедельник Вадим Никитович обязал всех своих подчиненных являться на работу на час раньше и писать диктанты. Четверки за диктанты получали только двое: я и заведующая методическим кабинетом русского языка и литературы. Очень немногие писали на тройки, остальные получали двойки. Через месяц моей работы Вадим Никитович зашел в отдел кадров, поблагодарил меня за работу и сказал: «Впервые за 20 лет моей работы здесь я получаю на подпись из отдела кадров грамотные бумаги».
Анна Васильевна Аболонкова – светлая память ей! В течение 8 лет моей жизни в Кемерово у нее я продолжала усваивать программу школы семейной жизни. Она была нашей спасительницей. Ее муж и Б. принесли в нашу обитель стол, стулья, необходимую в хозяйстве посуду и кое-какие украшения. Принесли – потому что от центра города до нашего общежития на улице Мичурина 208 (! - после частных домов первый двухэтажный) можно было добраться только пешком – туда не ходил никакой транспорт. В выходные дни и по праздникам, чтобы мы не одичали среди уголовников, Аболонковы вытаскивали нас троих из этого общежития к себе домой или на дачу. Особенно опекали они нашу Анюту.
Уходя на работу, малышку я оставляла у няни, старой женщины, жившей в своем доме недалеко от общежития. Каждое утро я готовила для нее бутылочки с соками и грудным молоком. Прихожу я как-то за ней после работы раньше обычного и вижу, в каком тазу нянька подмывает малышку. Ни слова не говоря, я заплатила ей, схватила Анку и больше к ней не пошла. В округе меня уже хорошо знали, и женщины предложили мне сходить к Дарье Ивановне. Муж Дарьи Ивановны был страшным любителем выпить, но это был удивительной доброты человек, как, впрочем, и сама Дарья Ивановна и ее дочь – Галина. До яслей Анка жила под райской заботой Дарьи Ивановны. В девять месяцев она начала ходить и весело бегала по длинному коридору общежития. Только зубы у нее прорезывались медленно. У меня сохранился ответ из института стоматологии РАН, куда я направляла свой запрос с просьбой объяснить мне причину такой задержки. Очевидно, это была одна из причин, по которой она стремительно теряла зубы на третьем десятке своей жизни. После того, как мне удалось устроить Анюту в ясли, я не теряла связи с Дарьей Ивановной: Анка часто болела, и я оставляла ее у Дарьи Ивановны. С Дарьей Ивановной я поддерживала связь и помогала ей до конца ее дней - она умерла за год до рождения моей второй дочери - в 1964 году.