В ноябре я поняла, что забеременела и сообщила об этом Б.. Он тут же дал мне деньги и предложил сделать аборт – тогда они были платными. Вот тогда бы остановиться мне… Я поехала в женскую консультацию, находившуюся около Киевского вокзала. До этого мне не приходилось бывать в таком заведении. Перед смотровым кабинетом стояла огромная толпа страдалиц. Когда подошла моя очередь, я вошла в кабинет и оторопела. В кабинете стояло несколько кресел, суетились осуществлявшие осмотр врачи. Приглашая на кресло очередную женщину, ни одна из них не утруждали себя предварительным мытьем рук. И я решила: пока мне не занесли всякой заразы, я лучше буду рожать. И будь, что будет.
Вернувшись в общежитие, я сообщила о своем решении Б. и услышала: он пообещал, во-первых, узаконить наши отношения, но только после того, как сменит фамилию, проще откажется от фамилии своего отца. В отличие от меня, он знал и помнил своих умерших родителей. Во-вторых, он сообщил мне о том, что является противником господствовавшей в СССР экономической и политической системы и уже разрабатывает иную систему, которая спасет сначала Россию, а потом весь мир, поэтому заниматься семьей он не будет. О возможных последствиях для каждого участника противостояния системе я уже знала: при царизме по документам, которые легли в основу моей дипломной работы; после революции - по докладу Н.С. Хрущева на XX съезде, после 1957 года – по судьбе Льва Краснопевцева и его группы. Льва Краснопевцева и Марата Чешкова я хорошо знала. Это были благородные люди, и порывы их не могли быть неискренними и бесчестными. В момент моего разговора с Б., казалось, таковым предстал передо мной и мой собеседник. И все-таки, отказ заниматься семьей я восприняла как его отказ от своего ребенка. Вот когда следовало решительно прервать наши отношения… Я была убеждена в том, что прочность отношений обеспечивается только полнотой доверия. Поэтому сомнения в моей правдивости я не прощала никому. А отказ от своего ребенка мы – детдомовцы безоговорочно считали низостью. Я допускала, что мнение мое в данном случае могло быть поспешным. Подтвердить или опровергнуть его могло только время и его поведение. От решительного разрыва с этим человеком меня удерживало еще и то, что вольное или невольное усугубление жизни человека, взваливающего на свои плечи активное противодействие системе, было не принято, а у меня уже не было сомнения в необходимости замены господствовавшей в нашей стране системы. И оправдать его отказ от своего ребенка и семьи могло только действительное служение интересам переформирования нашего общества. Атмосфера 50-80 годов XX века диктовала честным людям в любой, иногда и непосильной для них форме содействовать и помогать тем, кто брал на себя опасную обязанность противостояния существовашей в стране политической системе. Относительно Б., я решила не спешить и подождать, насколько твердым окажется его выбор. И дала себе слово: никогда не мешать его стремлению.
«Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку каждый выбирает для себя», -
писал Юрий Левитанский, отбыв срок в Вологодских лагерях ГУЛага. Приблизительно так подумала и я тогда, услышав заявление Б.. Его заявление не обескуражило меня. Мне оставалось сначала ждать родов, потом того, чем обернется для него его выбор. Мой выбор, я это твердо знала, был сопряжен с трудом, обязанностями и ответственностью уже учителя перед детьми и уже жившим во мне моим ребенком. Так было до ноября 1958 года, так будет и впредь. Память подсказала мне из «Пяти страниц» К. Симонова: «Человек выживает, когда он умеет трудиться: так умелых пловцов на поверхности держит вода».
С того ноябрьского 1958 года дня и до сих пор ответственной за последствия нашей связи я считала и считаю себя – меня ведь никто не принуждал к ней. Я могла избежать ее, как не допускала таких связей ни с кем после августа 1953 года. Мне предстояло держать экзамен на звание матери – одиночки.
Свободное копирование
