authors

1484
 

events

204190
Registration Forgot your password?
Memuarist » Members » Emma4 » Мемуары_16

Мемуары_16

01.10.1920
Ростов-на-Дону, --, Россия

Начала я ходить в школу, отношение со стороны преподавателей ко мне было сочувственным. Но ведь я говорила по-русски плохо, был маленький запас слов, читала медленно, иногда не могла понять прочитанное, да к тому же программа советской школы отличалась от программы в меньшевистской Грузии. Так ничего и не вышло, пришлось оставить школу и помогать дома.

   Двор наш был большим, все 4 этажа занимали еврейские семьи, только мы и наши далекие родственники были армянами и внизу жила русская семья дворника. Народ был набожным, напротив, и в нашем доме было 4 синагоги. Вообще, это был еврейский район. Занимались мелкой торговлей, ремеслом. Будто и были у нас добрососедские отношения, но они ни за что не одалживали нам посуду, говорили, что у нас пища тифозная. Из наших рук ничего не кушали, даже пирожок не брали. В то время даже были специальные еврейские мясники.

   Один наш сосед занимался торговлей папиросами, и за небольшую плату давал нам набивать папиросы. Давал гильзы и табак, чтобы мы сидели возле него и работали. Когда набивали 100 штук, не помню, сколько-то платил. Другая соседка пригласила маму к себе шить, перешивать из старья детские платьица, штанишки, шапки. Она их продавала на базаре. Еще кто-то заказывал отцу делать швабры, детские низкие скамейки, табуретки. У нас не было ни материала, ни инструментов. После работы и по воскресеньям папа ходил к ним работать. Они тоже это продавали. В общем, в этом предприимчивом еврейском дворе мы перебивались. Жил там и газетчик, который привлек меня и брата продавать газеты под его наблюдением. Мама тоже поправилась, пошла на работу, в мастерской все солдатское белье шили, а бабушка дома хозяйничала.

   С трудом, через несколько месяцев после нашего приезда, нашлась моя бабушка по матери. Она жила в темном подвале на Старо-почтовой улице. Ходила работать по людям поденно, стирать, убирать, уголь таскать и прочее. Этим она занималась давно. Когда мы ее разыскали, были очень удивлены. Она похудела, была маленькой, пришибленной и малоразговорчивой, все чем-то недовольная, что-то невнятное говорила про нас, губами шевелила. На нашу просьбу перебраться жить к нам, она наотрез отказалась. И раньше не раз мама приглашала ее жить к нам, но она не хотела, не любила моего отца. До мобилизации дяди Сережи они жили вместе. Но с начала войны она осталась одна и перешла жить в дешевый подвал, продала свои домашние вещи. Работала, не покладая рук, поденно и пристрастилась собирать деньги. Кто-то ей посоветовал менять бумажные на золотые, ибо война, бумажные деньги не надежны. Я помнила бабушку когда мы уезжали из Ростова в Тифлис, мне шел шестой годик. Она всегда очень аккуратно одетая ходила к нам, и мы к ней в гости ходили в небольшую уютно убранную комнату, и дядя Сережа после работы хорошо одевался, а теперь ее не узнать. Выяснилось, что кто-то их тех, у кого она поденно работала, кажется, в 1918 году, уговорил бабушку поменять золотые деньги на крупные николаевские бумажные валюты. Сто тысяч рублей отдал и взял у нее золотые десятки и пятерки, сколько там было, никто так и не узнал. Ну, сколько там за 4-5 лет бабушка могла насобирать, работая поденно и выручив за свои проданные пожитки? Но кто-то сказал, что было, якобы, тысяча рублей. Этому верить трудно, но пусть так. Бабушка возомнила, что стала владелицей большого капитала, целых сто тысяч рублей, вернется сын Сережа, будет рад, откроет свое дело, не будет грузчиком работать. Деньги эти она пришила к клеенке и к лифчику, носила с собой везде, от нас тоже скрывала. Ну, а тот делец, который обменял негодные николаевские, уехал за границу с семьей, говорили, что был евреем. Может, поэтому бабушка стала ненавидеть евреев, и пока мы жили в еврейском дворе, она лишь один раз была у нас. Ни разу об этом не рассказывала, никогда. Говорили, что когда она узнала, что ее обманули, и николаевские не проходят, помешалась, и появились эти странности.

Прошло года полтора. Дядя женился на бездетной вдове, тете Миле, с трудом уговорил бабушку перейти жить к ним. У этой вдовы в Нахаловке был небольшой домик. Дядя мой был трудяга, навел порядок, отремонтировал, дворик привел в порядок, по тем временам это было вполне прилично. Но оставить бабушку дома не удалось, она все же ходила работать, больше стирать, убирать и вечером приходила спать, а рано утром опять уходила. Денег никому не давала, ни за что не занимала. Всем ее имуществом был один сундук, который запирался со звоном, и постель, а что было в этом сундуке - никто не знал. Она оставалась нелюдимой, у нее был свой мир, к нам, своим внукам, была безразлична, а мы ее очень жалели. По воскресеньям навещали, жена дяди Сережи тоже не дружила с нами, только по большим праздникам иногда они приходили, иногда нас приглашали.

   Весь 1920-21 учебный год мы провели с большим трудом, жили в холоде, полуголодные. Если дядя Сергей приносил иногда немного пшеницы и крупы, которая во время разгрузки ему перепадала, то это было большой радостью. Бабушка жарила на сковороде и раздавала нам по мерке, маленьким стаканчиком. Брат мой Ера часто озорничал, вдруг скажет: "Тома, птичка залетела в окно", та разинет рот и давай глядеть, а он стащит у нее немного пшенички из ее порции. Если она заметит, начнется рев. Мне приходилось из своей доли ей отсыпать, чтобы успокоить. Иногда у Еры совесть просыпалась, и он мне подсыпал, говоря: "На, я пошутил, мне не надо".

   Я следила за уроками сестренки и братика, ходила за маму в школу, помогала по дому, торговала газетами, набивала папиросы. Со второго полугодия меня перевели в вечернюю школу взрослых, так как я в дневную не успевала. В вечерней школе все больше рабочие учились. Мама скоро запретила мне ходить в школу повышенного типа, говорила, что нечего рядом с мужчинами сидеть девочке, от этого ничего доброго не будет.

   Когда я посещала вечернюю школу, один из учеников, который плохо успевал, все у меня списывал математику. Это была школа повышенного типа, трудно сказать, к какому классу приравнивалась, но хорошо помню, что учили политграмоту, и я этот предмет очень любила. Одевалась бедно, мерзла всегда, а зима все не кончалась. Как-то мой сосед по парте расспросил меня, как и где я живу. Я ему рассказала, а он мне говорит, чтобы я пошла к комиссару города и рассказала все, что нам помогут и даже дадут квартиру. Он дал адрес, где находилась комендатура. Я несколько ночей не спала, думала, как пойти, как-то было страшно. Когда я об этом сказала дома, все начали говорить, что таких как мы много, ничего из этого не выйдет. Наконец, я решила больше никого не спрашивать и пошла. Вошла в комендатуру, стала в углу и стою, не знаю, что делать дальше. Подошел солдат с винтовкой и спрашивает:

  -- Тебе чего нужно, девочка?

  -- Мне нужно к комиссару, - отвечаю я ему.

  -- Зачем?

  -- Дело есть, - говорю ему.

   Люди заходили и выходили, а я стою. Выходит в кожанке мужчина, спрашивает солдата.

  -- А эта к вам просится, не говорит, что хочет.

  -- Ну, подожди, я скоро вернусь, - говорит он.

   Жду голодная, мерзну. Наконец, комиссар явился и говорит:

  -- Зайди, девочка. Что тебе надо, говори.

   А у меня язык отнялся, всё, что хотела сказать, не раз в уме твердила - все забыла, молчу, насупилась. Тогда он сам начал задавать вопросы:

  -- У тебя отец и мать есть?

  -- Есть.

  -- Кто они такие, что делают?

   Я сказала, что отец плотник, но нет работы, сейчас работает курьером в Военмедикосантруде, мать - швея, работает в швейной и все болеет малярией, что у меня есть братик и сестра - школьники и еще одна маленькая. И пошла, пошла, все рассказала - где живем, холодно, разбито, как могла, доложилась. Он не торопил, к нему заходили с вопросами, он просил подождать, потом сказал, чтобы я все это написала. Я сказала, что по-русски плохо пишу, а он ответил, что разберутся. Вызвал кого-то, сказал, чтобы мне дали бумагу и ручку, чтобы я написала заявление и потом чтобы принесли это заявление ему.

   - Иди, деточка, поможем, иди, напиши, как сможешь, только адрес напиши четко.

   Солдат повел меня в другую комнату, дал ручку, бумагу и чернила. Сижу, а как писать - не знаю. Да и солдат не знает, как мне помочь. Проходит какой-то человек, он остановил его и попросил объяснить мне, как написать заявление. Он продиктовал: "Заголовок - Комиссару г. Ростова-на-Дону от гражданки ..... Адрес..... Заявление. А дальше пиши, что просишь" и ушел. Я все же написала не от гражданки, а от ученицы, указала свою школу, и написала, вернее нацарапала, как рассказ, и внизу приписала "помогите, нам, очень прошу, хоть чтобы крыша не текла и ветер не дул, а то все заболеем". Ушла, уже был вечер. Дома меня разыскивали, куда я делась. Обед принесла в час дня и сказала, что я рассказала. Наши недоверчиво сказали, что ничего из этого не выйдет, что комиссар мою писанину бросит в корзину, что ему не до нас. Примерно через неделю пришла к нам комиссия по моему заявлению. Долго все расспрашивали, вызывали домкома и ушли. 

 

17.10.2020 в 20:26

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright Свободное копирование
Любое использование материалов данного сайта приветствуется. Наши источники - общедоступные ресурсы, а также семейные архивы авторов. Мы считаем, что эти сведения должны быть свободными для чтения и распространения без ограничений. Это честная история от очевидцев, которую надо знать, сохранять и передавать следующим поколениям.
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Legal information
Terms of Advertising
We are in socials: