На чтениях часто выступал Некрасов; [На первом чтении в пользу Лит. фонда (10 января 1860 г.) Некрасов читал "Филантроп" и "Еду ли ночью..." (Прим. Л. Ф. Пантелеева)] читал он тихим, замогильным голосом; к некоторым стихам его это очень шло, например "Еду ли ночью...", но где требовалось больше энергии, например "Стой, ямщик", тут он не мог производить сильного впечатления. Как-то Кавелин рассказывал, что когда Некрасов в первый раз прочитал в их кружке только что написанное им "Еду ли ночью...", то все так были потрясены, что со слезами на глазах кинулись обнимать поэта. Манера Некрасова, уместная в его собственном чтении и притом, однако, не всегда производившая соответственное впечатление, тем не менее нашла подражателей; некоторые -- я разумею чтецов в частных кружках -- без различия, что читали, читали а-la Некрасов; тогда вообще замечалась несколько наивная подражательность; напр., многие говорили а-la Чернышевский, с постоянными "ну-с", "да-с", однообразной интонацией, как зачастую говорил Чернышевский, когда, вероятно, думал о чем-нибудь совершенно стороннем. Не скажу, чтобы Некрасова очень восторженно встречали; все высоко чтили его талант, молодежь многое знала из него наизусть, но против него как человека царило широко распространенное предубеждение. Одни говорили, что играть на его вечерах -- это значит быть наверняка обыгранным; [О карточных операциях Некрасова в свое время ходило много толков; что в них правда -- один бог знает, но у меня есть документальное доказательство, что Некрасов даже в 70-х гг. посещал такие притоны, как знаменитого Дубецкого, где все выдавало, а Некрасов был настолько житейски-опытный человек, что отлично понимал, где бывал, -- самая квартира помещалась по одной лестнице с клубом. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)] другие не могли ему простить, что Белинский, для которого, собственно, и был основан "Современник", оказался в нем простым сотрудником, которым, видимо, скоро, стали даже тяготиться. Затем ему ставили на счет "огаревское дело", до сих пор совсем не разъясненное; даже фактическая его сторона рассказывается до крайности разноречиво; [В этом отношении интересно сопоставить рассказ А. Я. Панаевой (в ее "Воспоминаниях") и статью г. Гутьяра в No 1 "Русской старины" за 1903 г. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)] а партийно-литературные счеты, которые при этом сводятся, запутывают его до невозможности. Кавелин, который был в курсе этого дела, не стеснялся даже в кружке молодежи прямо говорить, что Некрасов в отношениях к Огареву сыграл очень некрасивую роль. Но никогда в те времена я не слыхал о трех тысячах рублей, якобы данных Тургеневым Некрасову для передачи Герцену, как это много позднее рассказывал Н. Успенский. Неправдоподобность этого рассказа сама собой ясна; каким образом Тургенев мог пересылать через Некрасова деньги Герцену, когда последний, несмотря даже на посредничество Ив. С., отказался видеться с Некрасовым в 1857 г.
Вне чтений я только раз видел Некрасова; это было осенью 1862 или 1863 г., хорошенько не помню. Я был у Г. З. Елисеева. Вдруг входит Некрасов; он только что вернулся из-за границы, выглядел бодро, да и сам говорил, что чувствует себя отлично. Не помню, о чем у них шел разговор, который они вели, расхаживая по комнате; но вот что сохранилось у меня в памяти. Г. З. держал себя с ним без всякой приниженности; но он, несмотря на свою довольно плотную фигуру, как-то сразу умалился; напротив, Некрасов, державший себя просто, всяким жестом, всяким словом говорил как человек "власть имущий"; казалось, что он даже вперед знал, что ему ответит Г. З., тогда как последний точно путался, точно постоянно думал: "Так ли я его понял". При оценке характера Некрасова надо всегда иметь в виду, что это был человек огромного житейского ума, ни на одну минуту не терявший из виду расчета, понимая это слово в более широком смысле, чем принято. Характерный рассказ я слышал от Н. А. Белоголового. Богдановский лечил Некрасова; когда признана была необходимость операции, Некрасову самому пришла мысль пригласить Бильрота; но он знал, что Бильрот приедет, сделает операцию и уедет, а он останется на попечении Богдановского. И вот, чтобы как-нибудь не охладить Богдановского, он через других устроил так, что Богдановский сам предложил вызвать Бильрота. Бильрот приехал, операция произведена, все ждут, когда Некрасов придет в чувство. Вот наконец Некрасов открывает глаза и первое, что сделал, -- берет руку Богдановского и говорит: "Я этим вам обязан". Я не знаю, существовала ли до Некрасова система журнальных авансов, но во всяком случае он практиковал ее так широко, как никто; в этом многие видят что-то рыцарское. Не может быть сомнения, что Некрасов отличался редкою способностью угадывать таланты и дарования; а система авансов, хотя при ней и возможны потери, в некотором смысле прикрепощает сотрудников.
Свободное копирование
