Педагогический кружок - 1

XII. Педагогический кружок

 Первое время моего пребывания в университете я вращался преимущественно в среде товарищей-земляков да имел два-три знакомых семейства; лишь в половине второго года стал посещать утренние журфиксы Кавелина, о которых только что говорил. Почти в то же время я свел близкое знакомство с кружком бывших воспитанников Педагогического института, переведенных в университет; [По закрытии в 1859 г. Педагогического института не кончившие его воспитанники были переведены в Петербургский университет. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)] кружок, помнится, состоял исключительно из студентов историко-филологического факультета, большею частью дотягивавших последний год школьного учения; но так как многие из кружка по окончании курса остались в Петербурге, то он просуществовал до лета 1862 г. В Педагогическом институте ходила поговорка "пьян, как филолог", и надо правду, сказать, некоторые члены кружка, и даже очень дельные [Смирнов, Фортунатов; последний спился окончательно на пиве в Праге. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)], по милости этой слабости весьма преждевременно покончили земное поприще.

 Кружок имел на меня крупное влияние, следы которого остались и до сего дня. Я вошел в него горячим поклонником идей "Русского вестника"; между тем характерными чертами кружка являлись: крайнее презрение к схоластической науке, не имеющей никакого прямого отношения к жизни, и философско-политический радикализм. Хотя в науке я был очень слаб, но в первом пункте придерживался тех же взглядов; зато в другом крепко стоял на своем; мне иногда приходилось одному выдерживать целый вечер спор с меняющимися по очереди оппонентами. Лишь понемногу я стал сдаваться влево; на это отчасти имело влияние и знакомство с Кавелиным.

 На стороне кружка было огромное преимущество: почти все члены его имели уже очень солидную научную подготовку; они много читали -- и притом в подлиннике -- писателей, которых только что начинали переводить у нас, Бокль, например, был известен в кружке ранее, чем Тиблен стал выпускать его, -- читали и таких, как Фейербах, который никогда не появлялся в настоящем русском издании. Здесь я в первый раз узнал о тюбингенской школе, о Бауэре, Максе Штирнере. Члены кружка были знакомы и с французскими социалистами; одни особенно увлекались Луи Бланом, другие благоговели перед Прудоном. Когда Кавелин посвятил две-три лекции изложению и критике (весьма благоприятной) взглядов социалистов на собственность, его лекции не удовлетворили моих приятелей: они не нашли в них ничего нового для себя, и притом, по их мнению, взгляды Кавелина были недостаточно радикальны. Понятно, что из тогдашних журналов "Современник" пользовался в этом кружке особенными симпатиями; преимущественно увлекались политико-экономическими идеями; в то же время резкое отношение "Современника" к разным доморощенным авторитетам как раз совпадало со взглядами кружка. Даже "Полемические красоты" Чернышевского, вызвавшие против него чуть не крестовый поход, очень сочувственно были встречены в кружке. Конечно, в кружке были две-три личности, стоявшие несколько в стороне от этого направления, но они совершенно стушевывались. В период усиленного брожения (со второй половины 1861 г. по лето 1862 г.) симпатии некоторых, и притом самых видных, членов кружка недвусмысленно сказались на стороне движения; они даже находили некоторые проявления этого движения слишком умеренными, например прокламации "Великорусе"; зато чуть не в восторг были приведены "Молодой Россией" и усердно распространяли ее [Напр., В. И. Модестов, который даже разбрасывал ее по лестницам домов, где жили знакомые, -- напр., у П. Н. Латкина, на что последний жаловался мне потом. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)], хотя из всех прокламаций она была наименее обдуманная. Ни об одном из тогдашних профессоров историко-филологического факультета, если исключить Костомарова, в этом кружке не отзывались добрым словом; правда и то, что большинство из них было ниже снисходительной критики. Даже Костомаровым не особенно удовлетворялись -- в его лекциях не видели ясно проведенной тенденции; к Стасюлевичу относились несколько свысока; Пыпина игнорировали. С особенным озлоблением в кружке вспоминали о Педагогическом институте. Теперь, например, В. И. Модестов говорит: "Мало было в России высших учебных заведений, столь существенно полезных, каков был Главный педагогический институт". Но в те далекие времена такого значения за ним не признавали; напротив, указывали на то, что за все свое, помнится, сорокалетнее существование он только и дал Мейера (юрист) да Добролюбова (Благовещенского, бывшего воспитанника Педагогического института, снисходительно замалчивали). Его последнего директора И. И. Давыдова в кружке не иначе называли, как Ванькой, и не находили достаточно слов, чтобы выразить презрение к Смирнову, который был правой рукой Давыдова.

 Могу указать здесь на умерших участников этого кружка: В. Г. Васильевский, Д. Ф. Щеглов, Долгомостьев (оба были уже учителями гимназий) -- последний пописывал в "Эпохе" Ф. М. Достоевского (его перу принадлежит "Сказание о дураковой плеши" в разгаре полемики с возрожденным "Современником"). А. Г. Новоселов -- умер директором одной из московских гимназий (его имя я встретил в 80-х гг. под адресом или иконой, поднесенной варшавскому попечителю Апухтину) -- Смирнов, Сергей Фортунатов (оба рано умерли), Гаврилов (был, кажется, директором гимназии при Филологическом институте); в этом же кружке я познакомился с Хорошевским.

 Д. Ф. Щеглов, тогда молившийся на Прудона, доводил свой радикализм до того, что оплакивал "падение" Добролюбова (они были товарищами по институту). "Вот где у меня Добролюбов, -- ударяя себя в сердце, говаривал Щеглов, -- плачу о нем, он стал барином, завел себя лакея". Щеглов вообще не мог выносить никакой популярной личности; он свысока третировал Кавелина, о котором не имел, впрочем, ни малейшего понятия, и с первого же времени стал относиться враждебно к Костомарову; а как только появилась статья Н. И. о происхождении Руси, то сейчас же заявил, что он его в грязь втопчет. Действительно, Щеглов и вступил с Костомаровым в запальчивую полемику по этому вопросу. Кажется, в 1861-1862 гг. он принимал довольно деятельное участие в "Библиотеке для чтения" (редакции А. Ф. Писемского) и под именем "Охочекомонный" прославился своими дикими статьями. Впоследствии Щеглов был директором гимназии, но его раньше времени принуждены были убрать... В половине 80-х гг. Щеглов раз заявился ко мне с предложением издать второй том его "Истории социальных учений".

 -- Она пойдет, -- говорил он, -- так как будет рекомендована; ведь я получил субсидию; кроме того, ее будут покупать и революционеры, -- преимущественно ими и был раскуплен первый том...

 -- Так вам всего лучше самим ее издать, раз что вы получили субсидию.

 -- А мне не хочется ее тратить.